Башня Рассвета
Шрифт:
— Ты можешь оставить штаны, если… если хочешь.
Он снял их. Потом ждал.
Все еще полный гнева. Он все еще смотрел на нее с таким негодованием в глазах.
Ирэн сглотнула один раз. Два. Возможно, ей надо было позавтракать.
Но, уйти, даже из-за этого… У Ирэн было такое чувство, что если она уйдет от него, если он увидит, что она повернула назад…
Целителям и их пациентам нужно доверие. Связь.
Если бы она повернулась к нему спиной и ушла, она не думала, что эту трещину можно будет починить.
Поэтому она жестом
Ирэн провела рукой по позвоночнику.
Она не учитывала — его чувства. Что он может иметь их. То, что преследует его…
Его дыхание было быстрым. Затем он сказал:
— Чтобы внести ясность: ты обижаешься на меня или на Адарлан в общем?
Он уставился на отдаленную стену, вход в комнату для купания, закрытую деревянным резными дверями. Ирэн крепко держала руку, опустив её на спину, даже когда стыд пронзил девушку.
Нет, она была не в лучшем виде в последние несколько дней. Даже близко.
Этот шрам на верхушке его спины был резким в предутреннем свете, тень ее руки на его коже.
Тварь, которая ждала в этом шраме… Ее магия снова отшатнулась в непосредственной близости. Она слишком устала прошлой ночью и была слишком занята этим утром, чтобы даже подумать об этом. Созерцать то, что она могла видеть, могла сражаться — и то, что он мог бы вынести.
Но он выполнил слово, дал указания девочкам, несмотря на ее глупые, бесчувственные ошибки. Она предположила, что может только вернуть благосклонность, делая то же, что и обещала.
Ирэн застыла. Не было никакой подготовки к этому, она не знала. Не хватало крепкого дыхания, чтобы сделать это менее мучительным. Для любого из них.
Ирэн тихо предложила Шаолу кусок кожи.
Он стиснул зубами и сжал.
Она уставилась на него, его тело сжалось от боли, лицо не читалось.
Ирэн сказала тихо:
— Солдаты из Адарлана сожгли мою мать, когда мне было одиннадцать.
И прежде, чем Шаол смог ответить, она положила руку на шрам.
Глава 16
Здесь была только тьма… И боль…
Он взревел, отдалённо осознавая, что во рту у него кусок кожи, а горло воспалилось от криков.
Сожгли заживо. Сожгли заживо. Сожгли заживо.
В пустоте вокруг него вспыхнул огонь. Появилась женщина с золотисто-коричневыми волосами и кожей похожего цвета, которая надрывалась в крике, взывая к небесам. Также он видел сейчас изуродованное тело на пропитанной кровью постели. Отрубленную голову, покатившуюся по мраморному полу.
Ты это сделал. Ты это сделал. Ты это сделал.
Теперь же он смотрел на девушку с глазами цвета синего пламени и волосами из чистого золота, что нависла над ним с кинжалом в руке, который поднялся вверх и наклонился под нужным углом, чтобы пронзить его сердце.
Он думал об этом. Иногда он даже мечтал
Все эти воспоминания находились внутри этого тонкого шрама. Всё, что он не мог простить или забыть.
Пустота вокруг него показывала ему всё это снова и снова. Она набросилась на его тело раскаленными кнутами с острыми наконечниками, заставляя его переживать всё это вновь и вновь.
Она показала ему его мать. Его брата. И отца.
Всё, что он оставил. Провалил. Всё, что он ненавидел и то, кем он стал.
Границы между последними двумя почти стёрлись.
А ведь он пытался. Пытался все эти недели и месяцы…
Пустота внутри него не хотела этого знать. Огонь чёрного цвета заструился по его кровеносным жилам, стараясь загасить эти мысли.
Полыхающая роза, оставленная на туалетном столике. Последние объятия его короля.
Он старался. Старался не терять надежды, но всё же…
Девушки, ростом с детей, снимавшие его с лошади. Показывая в его сторону пальцем и толкая его.
Вспышка боли, где-то глубоко в нижней части позвоночника, и он уже не может дышать, не может даже вскрикнуть…
Полыхнул белый свет.
Трепетание. Где-то далеко-далеко.
Не золотое и не красное, и не цвета синего пламени. Но белое, как солнечный свет, яркий и чистый.
Мерцание сквозь темноту, похожее на молнию, дугой вспыхивающую в ночном небе…
Затем боль вновь сходилась в одной точке.
Глаза его отца — полыхающие гневом глаза его отца, когда он объявил, что уходит в королевскую гвардию. Кулаки. Его мать умоляет остаться. Страх, отразившийся на её лице в тот день, когда он видел её в последний раз, когда он покинул Аньель. Тот день, когда он в последний раз видел свой город, свой дом. Своего брата, маленького и жмущегося позади отца.
Брат, которого он продал. Брат, которого он оставил.
Тьма сжалась, превращая его кости в пыль.
Это убьет его.
Всё это убьет его, эта боль, эта… бесконечная пустота, уходящая в никуда.
Возможно, это является милосердием. Он не был полностью уверен, что его присутствие… его присутствие там чем-то поможет. Этого недостаточно, чтобы пытаться и дальше. И вообще возвращаться.
Тьме нравилось это. Казалось, что она пирует этими мыслями.
Даже когда она сжала его кости в тиски. Даже когда она заставляла его кровь вскипать в жилах, и он стонал и стонал от боли…