Башня вавилонская
Шрифт:
«Я его должен был застрелить?» — отвечает на сообщение Франческо. Джастине очень хочется написать «ДА!!!!!!!!!!!!!!!». Но отвечает она «поздно».
— Собственно, у меня все, — говорит ангел Фелипе и сходит с трибуны.
Наверняка ведь старались господа концессионеры, выбирали самого симпатичного, самого безобидного. И не сообразили, что этот теракт у него — первый.
Десять минут мальчик не израсходовал, и они традиционно «разыгрываются» между успевшими заявиться на реплику. По правилам — выпадает случайный
— Вы не там ищете. Вы ищите не под фонарем, а где потеряли. — Недобитые остатки личфилдова гадюшника в лице второго заместителя, раньше ведавшего кадровой работой. — В прошлом декабре господин Сфорца уже искал похитителя среди террористов.
Микрофоны отключены, но акустика рассчитана на нормальных людей, а не на полевых командиров, которых должно быть слышно хоть сквозь минометный огонь:
— Сеньор Рени, это кого вы так не уважаете? Ваших коллег или аудиторию?
Обвал и истерика начинаются, может быть, с этой реплики. Или с требования вынести Одуванчика из зала. Может быть, начал ее еще Фелипе. Некоторые пытаются перекричать других, третьи машут охране, четвертые стучат по столам. Депутатский сектор разглядывает административный сектор. Корпоративный сектор выражает негодование Трастамаре и теребит Франческо.
И тут медленно-медленно, как перед показом видео, в зале гаснет свет — и треть истеричной стаи рефлекторно замолкает и поворачивается к пустому темному экрану. Джастине отлично видно, как дедушка Матьё с наслаждением тянет вниз рычажок реостата. Ну да, у него же отдельный пульт.
— Обалденный старикан, — говорит Деметрио вполголоса.
— Этот старикан тебя при случае без соли съест и не заметит, — фыркает Джастина.
— Были бы тут все такие, так я бы сюда и не совался. За ненадобностью.
Вокруг оседает обратно полезшее было через край тесто. Серьезные деловые люди пытаются изобразить собою, что уж они-то в этом неприличном пандемониуме не участвовали.
— Вы знаете, — задумчиво говорит в тишину дедушка Матьё, — а я его, кажется, сломал… Незадача. Давайте устроим технический перерыв?
— Отлично. — говорит Одуванчик, — мне как раз тут нужно кое с кем поговорить. Громко.
И ныряет в темноту.
— В-вы понимаете, — объясняет Фелипе Трастамара. — Они же не меня в-взрывают! Они же в-вот — магазин!
Действительно, какое упущение со стороны нелегалов.
— А вы понимаете, — тихим шепотом говорит Анна, — что после вашего выступления будет только хуже? Вот взорвут представительство Совета где-нибудь в Неукене, чтоб не вредили…
Кто только таким детям концессии дает? Купил дядя племяннику игрушку, большую, интересную и живую. Анна ловит себя на том, что срывает на Фелипе свой вчерашний стыд и попросту перекладывает на его голову собственную безответственность. Хотя голову не назовешь здоровой. Но она сейчас кого-нибудь убьет, право
Сзади по фойе под ручку с винландской кобылой прохаживается Одуванчик.
Прилип к ее уху, едва не висит на нем. Вот в этой — ни капли индейской крови, одни скандинавы и альбийцы. Амаргону подпрыгивать приходится. А она его вдвое старше.
— Бу-бу-бу-бу переселение, бу-бу-бу-бу ресурсы, бу-бу-бу-бу… не по перешейку же.
И от того, что разговор деловой, легче не становится.
— Ну вы же знаете, — на весь коридор заявляет Пеппи Уолтерс, и не комикует ничуть, она всегда так разговаривает, как на стройке у себя. — Мы в свое время не стали Винландом-и-Террановой только из уважения к Мировому Совету Управления… и по скаредности. Эти умники из Конгресса, они за пенни удавятся. Так скаредность уже отвалилась — жить с такими соседями себе дороже, а уважение… сами понимаете. В общем, если они тут и дальше будут валять дурака, берите своих — и поговорим.
— Не ругайте меня, пожалуйста, — жалобно бормочет Фелипе. — Хотите, я тоже по перилам пройду?
Она уже не умирает на месте, да и вообще не чувствует в себе ни капли той первоначальной обморочной жути, с которой утром смотрела в газеты. Вот там, сзади, за спиной Одуванчик пилит планету пополам, на два массива, западный и восточный. Пока что на словах, но слова слышат все, кто еще не оглох.
— Тоже — неинтересно, — на автомате отвечает Аня.
Пусть милый как олененок концессионер идет, куда хочет. Пусть вытворяет, что хочет. Пусть об этом пишет, кто хочет, как хочет, куда хочет…
Его убьют, Одуванчика.
А мистер Грин — подлый предатель.
Он нарочно. Он все нарочно — и ужин, и все остальное. И намекнул, а она тогда и не поняла. Мол, ничего мы такого и не делаем, и не умышляем. Гуляем, проводим вечер в приятной компании, а у молодых людей вообще роман. Да, роман. Классический. Видели манеру ухаживать, куда там шалашникам?
Дымовую завесу он из нее сделал, добрый мистер Грин. Даже хуже. Дымовую завесу ставил Амаргон. А она была фоном для завесы. Никем. Кто угодно подошел бы, а под рукой была она.
Наверное, подумал, что она поняла намек. Похвалил с утра — «Хорошая работа, Аня». Да уж, отличная. Одуванчик, как пить дать, специально место выбирал. Почти под фонарем. Великолепные кадры вышли. Даже «А. Рикерт, сотрудница Антикризисного комитета МСУ» получилась неплохо. С большими глазами и прижатым ко рту кулачком.
Одуванчик, наверное, был уверен, что их не только снимают, но и слушают. Так что дым должен быть настоящим, а не бутафорским.
— Да надоели нам эти увертки! — трубит за спиной слоновая депутат Уолтерс. — Сказал «налево» — читай «направо и вниз». Я сейчас буду выступать, я все скажу как есть — а поймут как всегда. Через задницу.