Башня вавилонская
Шрифт:
Сообщество недаром относилось к этой самой природе без восторга натурфилософов XVI века.
Но иногда ты просто не можешь дирижировать всем и всеми. Предусмотреть каждое движение, подстелить мягкой соломы — или подставить подножку.
— Несложно понять Личфилда, верно? — Если не в силах позволить всему течь естественно, то начинаешь контролировать… и не можешь остановиться.
— Сложно. — режет Джастина. — Несложно скорее понять ваших покойных радикалов с их желанием сломать это все до основания и сделать наконец правильно. Потому
А вот тут можно и правду.
— Если мы переживем этот, то дальше лет пять за вычетом случайностей — все пули мимо нас. Я и этого-то ждал, только по милости Морана он случился примерно на год раньше расписания.
— Сразу видно, что ты в душе синоптик. Точность та же. Ну хорошо, — вздыхает Джастина, — домой, почистить зубы и прямо так спать?
— Примерно.
А перед сном попросить помощи свыше. Вдруг эта помощь все-таки вписывается в их генеральный план? Впрочем, да будет воля Твоя, не моя. Мое дело — держать порох сухим.
— А вы не тут обитаете? — показывает Деметрио на сияющую, как рождественская ель, Башню-2. Разные оттенки света из окон сразу выдают жилое, а не административное здание. Разные лампы, разные шторы, гардины, жалюзи. Башня-1 светится ровно, одним единственным бело-серебристым оттенком.
— Нет, тут живут большие акулы, а я маленькая рыбка. Наши дома вон там, за эстакадой. — И даже эту квартиру ей не дали бы, если бы мистер Грин не потребовал, чтобы все сотрудники жили в кольце пятнадцатиминутной доступности.
Спутник скептически хмыкает. То ли ему расстояние кажется внушительным, то ли погода не нравится. Ветер словно норовит сдуть их с лестницы. Но он с вежливой покорностью тащится вверх.
На середине моста Деметрио оглядывается, смотрит вниз, на три этажа пролетов и шоссе внизу — и, по-кошачьи потоптавшись, вспрыгивает на перила. Идет, улыбаясь, вышагивает. Смотрит вверх, в вечерние облака.
В этот момент Ане открывается важное знание: он глубоководная рыба. Ему нужно постоянное запредельное давление среды.
— Перестаньте, — просит она. — Не валяйте дурака. Не надо. Прекратите изображать Сержио Однорукого!
Деметрио разворачивается, балансируя на перилах. Выгибается назад, взмахивает руками над пропастью в полтораста метров. Аня давит визг, а он, вытворив в воздухе нечто вроде сальто, приземляется почти рядом.
— А кто это такой? — ревниво интересуется глубоководная рыба, опять в амплуа уличного хулигана.
— Персонаж из сериала, из «Мстителей». Ну, это про Кубу, ну не про Кубу, а потом. Там люди, их было пятеро, сначала вместе служили, а потом они стали убивать военных преступников, ну а потом всяких там коррумпированных полицейских, наркодельцов… — тараторит она.
— Так это ж по правде было, — пожимает плечами Деметрио.
— Да, — растерянно отвечает Аня. Знание второе всплывает изнутри, из-под желудка. Материалы, которые утром показал ей мистер Грин… — Точно.
Она
— Пойдемте, быстрее, ну пойдем!..
— Куда?
— Ко мне!
— Зачем?..
— Я хочу выяснить, кто придумал сценарий! — И даже не обижается на дурацкое «зачем».
В Одуванчике появилось что-то новое. Слегка вальяжное, текучее и плавное. Словно бы он научился лучше управлять своей злостью. То есть, стал еще страшнее. Нет предела совершенству.
Джастина не успевает хорошенько обдумать эту мысль: нечто новое появляется и на трибуне. Милый юный мальчик. Очень милый, очень юный, очень мальчик — и фамилия у мальчика тянется в древность, у нее только начало — Трастамара де Кордуба, — звучит как цитата из учебника истории времен Объединителя.
— Я должен был зачитать обращение неофициального общественного объединения Террановы, — говорит милый мальчик, реликтовый вестгот, выгоревший до почти седого оттенка и загорелый почти до синего. — Я вам его так передам. А в свои десять минут скажу другое.
Двадцать четыре года, банкирский отпрыск — любимый племянник, концессионер с того самого западного побережья, где вчера и шандарахнуло.
— За три года моей работы в Пирув-Ла-Либертад не было ни одного террористического акта. До вчерашнего дня. Вчера — сорок восемь убитых, две сотни раненых. Мы уже нашли виновных, это незаконная группировка… я не буду говорить, что некогда некий покойный сеньор использовал ее как противовес предыдущим концессионерам. Это не так уж важно. Важно, что вчера они решили — есть прекрасный шанс наладить отношения с новым Советом. Надо слегка дестабилизировать обстановку, меня выгонят, а их отблагодарят.
В зале — даже не тишина. В зале слышно тиканье наручных часов. Нескольких. Если постараться, можно разобрать даже, кто примерно у нас такой старомодный. В каком ряду хотя бы. Зачем им механические часы? Тут базука нужна. Превентивно. Вот как поднимется на трибуну, так сразу.
— Я должен сказать, что это решение группировка принимала самостоятельно. — звенит мальчик, — Им никто ничего не обещал и никак с ними не контактировал. Мы это очень хорошо проверили. Они просто сделали свои выводы из вчерашнего заседания. Они не единственные, кто их сделал. Предугадать этот побочный эффект было несложно — у меня сложилось впечатление, что большая часть присутствующих им просто пренебрегла. По равнодушию.
Оратор берет стакан, делает два медленных глотка, очень стараясь не задеть стекло зубами. Коротко прокашливается. И бросает ожидаемую уже бомбу.
— До вчерашнего дня я считал демарш сеньора Лима плодом его предвзятости и горячности. Сегодня я полностью присоединяюсь к его позиции.
— Спасибо, Фелипе… — говорит Деметрио. К счастью, микрофоны теперь включаются только централизованно. Он еще и плагиатор, оказывается. И что, она сама вчера звучала вот так? О ужас, бедная Анечка.