Башня. Новый Ковчег 5
Шрифт:
Алинка могла бы и не предупреждать, Слава и так знал, что арест Величко Константина Георгиевича больнее всех ударит именно по его супруге, Полине Михайловне, «милой Поленьке», которая сейчас сидела напротив Славы и мужественно пыталась взять себя в руки. Слава не торопил. Он понимал, как трудно приходится этой маленькой женщине, и потому чувствовал себя слегка неуютно оттого, что он вынужден напрягать её, но всё это было нужно, и нужно прежде всего и самому Величко, которого держали в тюрьме, и его жене. Полина Михайловна это тоже понимала. Наконец-то справившись с собой, она оторвала от глаз платок и посмотрела на Славу.
— Полина Михайловна, — Слава поймал
— Ох, Славочка, видела. Слава богу, видела Костеньку моего. Я ведь, Слава, уже и руки опустила — отказ за отказом, хорошо Ларочка постаралась. Хотя и у неё, видно, не слишком-то большое влияние на сына. Но, к счастью, всё получилось.
— Он в порядке?
Полина Михайловна горько усмехнулась.
— Ну как тебе сказать? Держится молодцом. Но похудел, осунулся. Одежда на нём болтается…
— Полина Михайловна, — Слава чуть придвинулся, взял в ладони маленькую старческую руку, ободряюще сжал. — Помните, вы же всегда ворчали, что Константин Георгиевич не следит за своим питанием, лишний вес, то-сё. Так что, может, оно и на пользу. Считайте, что на диету сел.
Шутка получилась неуклюжей, Полина Михайловна даже не нашла в себе силы улыбнуться, только махнула в сердцах рукой.
— Да пропади она пропадом такая диета. Костя всегда покушать любил, да ты и сам это, Слава, знаешь. А теперь, какая там у них в тюрьме еда? Правда, кое-что мне удалось ему передать. И из еды тоже — специально сбегала в его любимый ресторан за расстегаями. Да носки ещё шерстяные и вещи тёплые, это меня уже следователь надоумил. А так, спасибо Ларочке, конечно. Похлопотала.
Ларочкой Полина Михайловна называла свою старую школьную подругу, которую на самом деле звали Ларисой Фёдоровной Ставицкой и которая была матерью их теперешнего Верховного. Именно благодаря старинной дружбе, которая связывала Полину Михайловну и Ларочку — Ларису Фёдоровну, и удалось пробить свидание с арестованным Константином Георгиевичем Величко.
На это свидание Слава возлагал большие надежды. Оно должно было помочь в решении второй задачи — оружие и боеприпасы, без должного запаса которых контрпереворот рисковал провалиться.
Боеприпасы производились в родном Славином секторе, и, казалось бы, что тут проблем быть не должно, но, увы, всё было не так просто. Цех, выделенный под это специфическое производство, а, главное, склад готовой продукции курировался непосредственно военными. Заведующий складом, хмурый и необщительный мужчина с невнятной фамилией Иванов, тоже был военным, и все вопросы с ним Величко решал напрямую, Слава в эти дела не лез. А Долинин тоже никак не мог подключиться — ещё при Ледовском все вопросы снабжения находились в ведении Рябинина. Потому и выходило, что всё замыкалось на Константине Георгиевиче, который сидел в тюрьме, в одиночной камере, и свидания к которому были строго запрещены для всех, включая жену.
И вот, благодаря Алинкиной помощи, старинной дружбе с матерью Ставицкого, происхождению Полины Михайловны (оно, хвала богам, не подкачало, отец жены Величко, Михаил Николаевич Черкасов занимал должность министра производства при прежнем правительстве, свергнутом Ровшицем), ну и, конечно, благодаря находчивости и предприимчивости самого Славы, который неделю назад, рискуя всем, связался с женой своего шефа, это свидание наконец-то состоялось, и теперь Слава терпеливо ждал, какую весточку передал ему Величко через свою жену.
— Полина Михайловна, вы не волнуйтесь. Скоро всё закончится. Мы работаем над этим. Всё это
— Твои слова да богу б в уши, — вздохнула Полина Михайловна и грустно качнула головой.
…Каждый раз, когда Слава встречался с женой своего шефа (сам Константин Георгиевич именовал её всегда «моя Поленька», и голос его при этом наполнялся непривычной для него нежностью), Слава думал о том, что, наверно, в странном понятии, именуемом браком, всё-таки что-то есть. Хотя сам Слава не видел в нём, если честно, ничего хорошего. Отчасти, наверно, в этом была виновата мама, старающаяся любыми путями устроить его семейную жизнь. Отчасти то, что перед его глазами в основном стояли примеры многочисленной родни, где почему-то все мужчины в какой-то степени находились под каблуками у своих крикливых и властных жен. И Слава с ужасом думал, что однажды мама всё-таки добьётся своего, и в его жизнь войдёт Бэллочка или Рахиль, которая со временем трансформируется в клона самой Розы Моисеевны или её сестры тёти Симы и начнет гоняться за Славой с супчиком и котлетками, поставив своей целью непременно раскормить его до неприличных размеров. Такая картина Славу ужасала.
Но в семье Величко всё было совсем по-другому.
В отношениях этих двух людей, проживших вместе не один десяток лет и вырастивших двоих детей, было что-то трогательное, милое. Полина Михайловна тоже заботилась о своём муже, она вообще, казалось, вся состояла из заботы, но, в отличие от агрессивной и всепобеждающей любви Славиной мамы, делала она это мягко, ненавязчиво и совершенно естественно. И глядя, как теплеет взгляд Константина Георгиевича (а характер у шефа был крутой — своим сектором и подчинёнными Величко руководил жёстко, без сантиментов, когда надо, мог и прикрикнуть, и крепкое словцо ввернуть), Дорохов всегда невольно умилялся. Полина Михайловна никогда не повышала голос, не ворчала, не пыталась подавить или как-то повлиять на своего мужа, но всё равно в её присутствии Величко смягчался, уходила суровость из жёстких и холодных глаз, и появлялось другое. Нежность, любовь, а, может, даже и больше, чем любовь.
В такие минуты Слава думал, что если ему тоже однажды повезёт, и он встретит похожую женщину — не просто любимую и желанную, а именно что соратницу, подругу, ту, что разделяет его интересы и не мыслит себя без него, то, пожалуй, он и решится завести семью. И в последнее время ему даже стало казаться, что такую женщину он уже встретил. То есть, конечно же, совсем не такую — меньше всего его смешливая и энергичная Алинка походила на тихую мягкую Поленьку Величко, но всё же та общность интересов, которая объединяла его и Алину, то, как они слаженно и споро работали в команде, особенно сейчас, заставляло Славу всё чаще думать о том, что если и дальше дела будут идти именно так, то он, пожалуй, рискнет и распрощается с холостой жизнью, даже невзирая на то, что мама будет, мягко говоря, не в восторге от его выбора.
— Соседей у Костеньки нет, сидит в камере один, — тем временем говорила Полина Михайловна. — Обращаются с ним, по его словам, хорошо. Кормят, конечно, не очень, но он говорит, что не голодает. И вот про вещи тёплые, что следователь сказал… Холодно там, наверно, в камере, да, Слава? Костя, конечно, не признаётся, а я всё переживаю, ведь не мальчик он уже у меня, радикулит у него…
— Всё будет хорошо, Полина Михайловна, — опять повторил Слава, стараясь придать своему голосу побольше убедительности. — Всего ничего осталось потерпеть, и всё образуется. Вы узнали, о чём я просил?