Башня. Новый Ковчег 6
Шрифт:
— Нет, не за тобой, — Борису было жаль разочаровывать её. — Но прислал. И ровно для того же, что собиралась сделать ты.
И опять его обожгло, поразило, что отец и дочь, не сговариваясь, подумали об одном и том же. А она, услышав это, неожиданно просияла. И он, тоже улыбаясь, придвинул к себе телефон.
— Ну что, звоним отцу?
— Звоним! — она тряхнула мокрыми рыжими кудрями.
В ухе раздался первый гудок. Борис включил громкую связь, подмигнул Нике.
— Да? — трубку сняли почти сразу. Голос Павла был напряжён, и Борис как наяву представил себе друга. Чуть ссутулившиеся плечи, потемневшее лицо, уставшие
— Паша,…
— Боря? Добрались всё-таки, чёрт…
Напряжение и тревога уходили с каждым словом. Борис словно вживую увидел, как разглаживаются складки на Пашкином лбу, как рука, по привычке сжимающая трубку, расслабляется, и побелевшие кончики пальцев возвращают свой обычный цвет.
— Ну как добрались…, — начал Борис, но Савельев его перебил.
— Я немедленно связываюсь с Островским, пусть даёт команду Лебедеву…
— Погоди, Паша. Не спеши. Я тут один. Почти один. Отряда нет.
— Как нет?
— Снаружи шторм. Трясёт так, что будь здоров. Опору, ту по которой мы спускались, волной помяло сильно, вход плитой закупорило. Я шёл первым, успел выйти.
Ника тихо охнула, но Борис нашёл в себе силы улыбнуться ей.
— Та-а-ак, — протянул Павел. — Понятно. А сам ты как?
— Нормально. Более-менее. Хромой на одну ногу, о какую-то хрень приложился, но в целом гораздо лучше тех, кто остался в той опоре. Паша, даже если там кто-то уцелел, вниз им уже не пройти. У них один путь — наверх, если он есть. А опора… боюсь, что следующей волны она не выдержит.
— Твою ж мать… — тихо выругался Павел, а потом, словно спохватившись, опять торопливо заговорил. — Ты сказал, что ты там почти один. Что это значит?
— Ну… ты только не дёргайся, Паша, — Борису показалось, что он слышит лёгкий хруст пластика, сминаемого сильными руками Савельева. Не удержался, насмешливо хмыкнул. — И нечего трубку ломать. Повредишь аппарат, по чему будем связь держать? Ну всё, хорош, Паш. Выдохни. Ника здесь.
— Ника?.. Какая Ника? Боря, ты чего? Откуда? С ней всё в порядке?
Павел беспорядочно сыпал вопросами. Ника не выдержала первой.
— Папочка! Всё в порядке, пап. Со мной всё хорошо. Я тут. Вместе с Сашей. Поляковым. И теперь ещё с дядей Борей. Мы здесь, чтобы на резерв переключить. Ну АЭС переключить. Ты мне только скажи как, я справлюсь…
Ника тараторила, торопливо что-то объясняла, уклончиво рассказывая, как она оказалась на Южной, и ни словом не обмолвившись о том, что случилось в больнице на сто восьмом. Щадила отца, насколько возможно. А Борис в который раз подумал, как же похожа эта девочка на Павла, не внешностью — характером похожа. И снова внутри что-то толкнуло — он бросил быстрый взгляд на Сашку. Тот, хоть и подошёл вместе с ними к столу, на котором стоял телефон, но умудрялся держаться в стороне, в тени, так, что было не разобрать, что там за мысли отражались на бледном, чуть вытянутом лице. Внешность у этого парня точно от матери — изящные, правильные линии, чуть припухлые губы, густые пепельные волосы. А вот характер… чей? Он же ничего о нём не знает, ничего… Борис вдруг встретился с Сашкой глазами, и этого краткого мига оказалось достаточно, чтобы понять — мальчишке всё известно, эта стерва, его мать, ему рассказала…
Он мотнул головой, прогоняя эти ненужные сейчас мысли. Сосредоточился на голосе Савельева. Ника свой рассказ уже закончила, и теперь
— Нельзя сейчас переключать на резерв, Ника.
— Почему нельзя? Я справлюсь, вот увидишь…
— Конечно, справишься. Дело не в этом. Просто вся информация тут же будет передана на главный пульт, а там сейчас Васильев. Вместе со Ставицким. Васильев исполняет обязанности начальника Южной станции, и он неплохой инженер. В общем, они не только заметят переключение на резерв, но и моментально вычислят, что в резервной щитовой кто-то есть. Короче, без отряда, который шёл с Борисом, вся эта затея бессмысленна и смертельно опасна. И…
Наверно, Павел хотел сказать, что разумнее будет оттуда уйти, но не сказал — понял, что уходить им некуда.
— Паша, — Борис приблизил лицо к динамику, словно так его слова могли лучше дойти до Павла. — Паш, а если как-то выманить Васильева оттуда? Ведь, насколько я понимаю, главная закавыка в нём, Серёжа же ни черта в технических штучках не смыслит. Давайте подумаем. Может, позвонить туда? Что-то такое сказать…
— Что например? — невесело усмехнулся Павел. — Борь, я хорошо знаю Васильева, он трус, но не дурак. Что ты ему собираешься сообщить, чтобы он поверил и куда-то побежал?
— Ну, может быть, что-то связанное со штормом, — Борис поёжился, вспоминая надвигающийся на него вал. — Вам там внизу не видно, но поверь, штормит тут знатно. Я, честно говоря, с таким столкнулся впервые.
— Васильев, как и вы, сейчас на станции и в курсе о шторме. Более того, он знает о нём куда больше, чем вы. Интенсивность, скорость ветра… ему в щитовую все метеосводки поступают. Ты ничем не сможешь его удивить, — голос Павла потускнел. — Я, Борь, правда, не могу придумать ни одной причины, по которой Васильев может сорваться и покинуть пульт управления. Ни одной…
— Паша, подумай ещё! — Борис с силой стукнул по столу. — Не может же быть, чтобы не было выхода. Выход есть всегда. Даже если мы его ещё не видим!
— Да какой тут, к чёрту, выход? — не выдержал Савельев.
— Есть выход, Паша…
Борис не сразу понял, кому принадлежит голос, сказавший последнюю фразу. А когда понял, с надеждой уставился на аппарат.
— Есть. Помнишь, как ты меня разыграл лет двадцать назад?
— Марат Каримович, — прошептала Ника и склонилась над телефоном, ловя каждое слово.
Глава 34. Павел
— Ну ты что, Паш, забыл что ли? — Марат повернул к нему лицо, и его бледные, бескровные губы сморщились в подобие улыбки. Павел с недоумением смотрел на друга. До него никак не доходило, о чём это Марат. Какой розыгрыш?
Руфимов всё ещё торчал в его кабинете. Упрямо сидел, отказываясь возвращаться в организованный Анной лазарет, хотя по большому счёту в его присутствии не было никакой необходимости. Пробный запуск реактора шёл на удивление гладко, отчёты, которые постоянно приносили с места испытаний, показывали, что параметры в норме, и это была их победа. Причём победа в первую очередь самого Марата, ведь это он запустил процесс, это на его долю выпало самое трудное: начать то, что на практике никто из них ещё не делал. Поэтому и не мог сейчас Руфимов уйти. Вернуться к душным, пропахшим лекарствами простыням и подушкам. И Павел его прекрасно понимал. Понимал и не гнал от себя. Знал, каково это — когда лежишь беспомощный, а дело твоей жизни движется без тебя.