Башня. Новый Ковчег 6
Шрифт:
— Поцелуй меня, тигрёнок.
Запёкшиеся синие губы медленно раскрылись, и из тёмной дыры, от которой он не мог, как не силился, оторвать взгляд, вывалился распухший чёрный язык.
Юра беззвучно закричал и… проснулся.
Рядом надрывался телефон. Тревожные, хриплые звуки больно били по вискам мелкими назойливыми молоточками. Юра машинально протянул руку к аппарату, но телефон последний раз всхлипнул и умолк.
Он медленно оторвал голову от стола, уставился мутным, ничего не понимающим взглядом перед собой. Во рту было сухо и противно, а в ушах всё ещё стоял сладкий обволакивающий
Этот сон преследовал его. Подкрадывался обычно в предрассветный час, являлся вместе с сумеречными тенями квартиры, со странным шёпотом, с удушливым запахом сирени — ароматом дешёвеньких духов, которыми она прыскалась. Наваливался, щекотал, душил… он потом долго хватал воздух судорожным ртом, не мог надышаться. А она стояла рядом с кроватью, обхватив ладонями обнажённый живот, почему-то уже большой, молочно-белый, с чуть вывернутым наружу пупком.
Она всегда приходила на излёте ночи, но никогда днём, и, может быть, поэтому он так сейчас испугался.
Юра поднёс руку к шее, принялся торопливо расстёгивать верхнюю пуговицу кителя. Получалось плохо, толстые пальцы соскальзывали, пуговица застряла в петле. Кое-как ему удалось. Он засунул руку под китель, нащупал на груди маленький нательный крестик, дешёвую серебряную безделицу — Юра откопал его среди украшений жены, — провёл по нему пальцами, ощущая кожей полустёртый рельеф, измождённое тело распятого человека, сжал крестик в кулак. Дыхание медленно возвращалось к нему.
Глаз он не открывал. Казалось, что стоит только сделать это, как снова перед ним качнётся её мёртвое лицо, и он опять увидит толстый, чёрный язык и такие же чёрные, вздувшиеся на шее вены.
— Изыди, сатана, — хрипло выдавил он, и ему показалось, что он слышит лёгкое потрескивание — так трещит подхваченный ветром огонь, так трещит синтетическая ткань… так трещала дешёвая блузка, которую он стаскивал с её мягкого, бледного тела… — Изыди, сатана. Изыди. Изыди…
По лицу текли слёзы. Сползали по толстым, дряблым щекам, затекали в жирные складки шеи и оттуда за китель, а он всё бормотал: «Изыди, сатана», изо всех сил сжимал в руке крестик, запрокинув к потолку голову и крепко зажмурившись.
Наконец Юра открыл глаза, медленно, всё ещё страшась увидеть перед собой фиолетово-багровое лицо из своих кошмаров, но никакого лица не было. Ничего не было. Только ровный, белый, скучный потолок, мерно покачивающийся перед глазами.
И чугунный крюк, подвешенный на чёрных кольцах.
И пояс его банного халата, белой махровой змеёй спускающийся с крюка прямо к лицу…
Кажется, он опять отключился. На сколько — Юра не знал. Но когда пришёл в себя, часы на стене показывали без четверти час. Комната слегка кружилась. Крюк по-прежнему болтался перед глазами. Но на этот раз абсолютно пустой.
Мучительно хотелось выпить. Фляжка, до которой он дотронулся, отозвалась
Пить.
Юра грузно поднялся с кресла, обогнул стол, опираясь рукой о гладкую столешницу. Каждый шаг давался с трудом, к ногам словно приковали цепями чугунные гири, и Юра волочил эти гири за собой, а они перекатывались, визгливо царапали паркет, задевали ножки кресел и стульев, на которые и сам Юра то и дело натыкался.
Кое-как ему удалось добраться до графина с водой, стоявшего на низеньком столике (ещё одна антикварная рухлядь — неизвестно по кой чёрт его сюда притащили), и Юра тут же, не заморачиваясь поисками стакана, опрокинул в себя содержимое графина. Тёплая вода, отвратительная на вкус, заполнила желудок, который тут же сжался, норовя изрыгнуть всё обратно. Юре с трудом удалось погасить подступающую к горлу рвоту. Он поболтал водой в графине, медленно вылил эти остатки себе в ладонь и протёр лицо, пытаясь смыть следы слёз и кисло-горький сок лимона от приставшей к щеке лимонной корки. Стало чуть-чуть легче. Только мочевой пузырь теперь давал о себе знать — настойчиво требовал опорожнения.
Сделав несколько шагов в сторону двери, Юра понял, что до туалета он не дойдёт. Обшарил взглядом кабинет, зацепился глазами за кадку с лимонным деревцем, медленно качнулся и потащился к нему, на ходу расстёгивая ширинку…
Бодрая струйка била весёлым фонтанчиком. Юра бездумно смотрел перед собой.
— Тигрёнок…
Фонтанчик сбился, срикошетил на стену, оставив на серой краске протяжный мокрый след, уронил несколько капель на Юрины брюки.
— Поцелуй меня, тигрёнок…
Он не оборачивался. И так знал — она стоит у стола, чуть опершись одной рукой, а другой оглаживая полные белые бёдра. Бретелька розового бюстгальтера приспущена, а с шеи кокетливым шарфиком свисает белый пояс его халата…
***
— Тебя нет, — объявил он ей. — Тебя не существует. Ты умерла.
Юра старался говорить твёрдо. Ему нужно было убедить себя, но в первую очередь — её. Она должна понять, что она теперь мёртвая и ей следует оставить его в покое. Но понимать она не желала. Прямо как тогда, когда он уговаривал её сделать аборт, убеждал дуру такую, а она цеплялась за всякую ерунду, за то, что выдумала себе сама.
Вот и сейчас она сидела напротив него и заунывно скулила, накручивая на палец кончик махрового пояса:
— Тигрёнок, ну тигрёнок мой…
Опять зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Генерал Рябинин слушает.
Она захихикала. Завертелась на стуле, притягивая к себе Юрин взгляд.
Она ему мешала. Мешали её мельтешащие перед глазами движения, глупая улыбка, вывалившийся наружу чёрный язык. Хотелось встать и затолкать этот язык обратно ей в глотку. Но вместо этого он, нервно вцепившись обеими руками в телефонную трубку, сидел в кресле, как прикованный, слушал и пытался понять, что ему говорят. Безуспешно пытался.