Башня. Новый Ковчег 6
Шрифт:
— Есть ещё тайная база на восемьдесят первом, в каком-то притоне, — Худяков словно услышал Юрины мысли. — По словам допрашиваемых, сейчас там почти никого нет, только резервный отряд, вряд ли большой. Все силы повстанцев рассредоточены по значимым объектам. Нам не удалось узнать, сколько всего людей перешло на сторону заговорщиков, пленные не обладают такой информацией. Но они назвали имена нескольких командиров — Лебедев, Колокольников, Пушилин, Бублик…
— Бублик? — Юра чуть не выронил трубку.
— Да, Бублик, — подтвердил
Фамилии, названия объектов, номера этажей… информацию Юра воспринимал плохо. Она проходила по касательной, не задерживалась в голове, не могла задержаться, потому что и головой, и душой Юриной, и сердцем — всем его существом — овладел страх. Страх этот был похож на жирную скользкую жабу, раздувшуюся до непомерных размеров: коричневые бородавки торчали словно уродливые шипы, жёлтые глаза с вертикальной полосой мёртво застыли, из полуоткрытой пасти на Юру смотрела бездонная утроба. Жаба вывалила распухший чёрный язык и, едва ворочая им, произнесла:
— Тигрёнок мой…
Юра затрясся.
— …господин генерал, — голос майора доносился как сквозь вату. — Господин генерал. Я жду дальнейших указаний.
Все от него чего-то ждали. Верховный, жена, дочь, мёртвая любовница, жаба — порождение ночных кошмаров… теперь вот Худяков.
Что-то надо было говорить, только вот что, Юра не знал. Поэтому и задал бестолковый вопрос, понимая, что просто тянет время.
— Майор, кто ещё знает о том, что происходит на нижних этажах? Вы кому-то докладывали об этом?
— По протоколу я обязан прежде всего доложить вам, — сухо ответил Худяков. — Васильев, начальник станции, кажется, пытался дозвониться до Верховного, но безуспешно. Из других командиров о ситуации в курсе только Островский. Но у него нет полномочий снимать своих людей без вашего разрешения. А люди мне нужны. Иначе станцию не удержать.
Островский… Сева, лучший друг…
Жаба, тяжело ворочаясь, взгромоздилась на грудь. Стало нечем дышать.
Лучший, единственный друг и не предупредил. Знал и ничего не сказал. А, может, он тоже снюхался с Долининым? Сева мог…
— Мне нужны люди, господин генерал, — опять повторил Худяков. — Как минимум сто, лучше двести человек, и ещё боеприпасы. Они тоже на исходе. Двух отрядов, которые движутся ко мне, недостаточно. И кроме того, нужно послать кого-то в места предполагаемого нахождения Долинина. Если лишить повстанцев командира, их можно будет уговорить сложить оружие. Иначе мы тут просто перестреляем друг друга к чёртовой матери.
Голос майора в трубке смолк. Несколько секунд стояла тишина — вероятно Худяков ждал реакции. Не дождался и снова заговорил:
— Если нам выделят подкрепление, то я могу послать те два отряда, что сейчас движутся ко мне на станцию, на ликвидацию штаба противника и в притон. Долинин вряд ли этого ожидает. Можно попытаться захватить их врасплох. Так мы переломим ситуацию в нашу пользу.
—
На самом деле он понятия не имел, хорошая это идея или нет. Он плохо представлял себе, что предлагает Худяков, не вникал и не желал ни во что вникать. Пусть делают, что хотят — сражаются, стреляют, убивают… всё, что хотят…
— Так мне ждать от вас подкрепления? — Худяков продолжал гнуть свою линию. — Если вы обещаете мне людей, мы продержимся. А те два отряда пойдут в притон и на семьдесят второй. Господин генерал, нам ждать подкрепления?
— Ждите, — Юра поднёс руку к лицу и рукавом вытер проступивший на лбу пот. — Будет подкрепление. Через полчаса. Ждите.
Он соврал.
Никакого подкрепления не будет. Ни через полчаса, ни через час. Нет никакого подкрепления. Никого нет. Он один. Совершенно один.
— И даже Сева…, — Юра шмыгнул носом, чувствуя, как к горлу подкатывают рыдания. — Даже Севка, друг… и тот… Предал… у-у-у, все предали…
Рыдания всё же прорвались наружу. Юра сидел, размазывая кулаками слёзы, раскачиваясь из стороны в сторону, и глухо, утробно выл. Он оплакивал свою жизнь, разбившуюся дружбу, проданную любовь, купленные погоны и благополучие, оплакивал и обвинял всех вокруг — Севку Островского, Наталью, Серёжу, мягонькую Ксюшу…, всех Ксюш, что были в его жизни, — забывая, что продавал и предавал он сам. За пыльный антиквариат чужой квартиры, за блестящие звёздочки и толстый портфель, за удобное кресло, за дорогую сорочку, за жирную отбивную, за бокал коньяка…
— Я один, совсем один, — Юра уткнул лицо в ладони и жалобно всхлипнул.
— Нет, тигрёнок. Нет, — нежный голос робко прорвался сквозь болезненные мысли. — Ты не один. Ты со мной. С нами. Тигрёнок.
Юра медленно отнял руки от лица.
Она стояла напротив. Другая. Не такая, что мучила его последние несколько недель. Не было этого дурацкого розового белья, бюстгальтера с постоянно спадающей бретелькой. Не было багровых пятен, выпученных глаз, чёрного мёртвого рта. Не было душного запаха сирени. Кошмар исчез. Осталась только Ксюша. Его Ксюша. Милая, мягкая, с завитушками светлых волос над чистым, высоким лбом. В белом подвенечном платье и серебристо-прозрачной фате.
— Пойдём, тигрёнок, — она протянула ему руку.
Мир покачнулся.
И вместе с миром качнулся и поплыл над головой тяжёлый, чугунный крюк…
***
— У себя? — майор Бублик мотнул круглой перебинтованной головой в сторону кабинета Рябинина и уточнил. — Спят?
Селятин не знал точно, спит сейчас генерал или нет. Минут пятнадцать назад, ещё до того, как Руслану позвонил Островский, из кабинета доносился голос Рябинина: по всей видимости, тот разговаривал с кем-то по телефону, а может и сам с собой — к такому за последнее время Руслан тоже привык, генерал ещё не допился до белой горячки, но ему до неё оставалось совсем чуть-чуть.