Башня. Новый Ковчег 6
Шрифт:
Впрочем, чуть-чуть оставалось до всего.
Руслан Селятин со странным отстранением наблюдал, как всё вокруг стремительно движется к краху. Новые порядки неумолимо вторгались в жизнь, а армия, призванная эти порядки поддерживать, разлагалась прямо на глазах. Казалось, триггером стала смерть генерала Ледовского, но это была лишь видимость: Алексей Игнатьевич лучше, чем кто-либо другой понимал свою невечность и готовил себе достойную замену. Оба его потенциальных преемника, и Долинин, и Островский, были хороши. Оба обладали нужными качествами. Оба были честолюбивы и амбициозны, но ни один
Долинин исчез, а вскоре был объявлен предателем. Рябинин почти не просыхал. К власти рвался выскочивший ниоткуда карьерист Караев, пёр напролом, и вместе с ним наверх поднимался всякий мусор. А Островского разжаловали в патрульно-постовую службу.
Формально это, конечно, выглядело как кадровый перевод, но все вокруг всё понимали. Да и сам Севка тоже понимал и, может, даже лучше, чем кто-либо другой. Руслан видел, как замкнулся, ожесточился его зять, и в светло-голубых Севкиных глазах, казалось, навсегда поселилась несвойственная ему злость и то, что было куда как хуже злости — равнодушие. А гори оно все огнём — отчётливо читалось на лице Севы Островского, и это было страшно.
И вот Островский только что ему позвонил. Почти ничего не объяснял, просто спросил, доверяет ли он ему? С ним ли он? И Руслан коротко ответил: да. Потому что это был прежний Севка. И ещё — потому что Руслан подсознательно ждал чего-то похожего последние несколько дней.
— Да чёрт его знает, спит он или нет, — Селятин на вопрос Бублика только пожал плечами. — Недавно гундосил чего-то, то ли по телефону с кем разговаривал, то ли сам с собой. У него бывает. Допился уже до чёртиков.
Румяный капитан Истомин, сопровождавший Бублика, весело заржал, но тут же замолк под укоризненным взглядом майора.
— От же ты, соколик, громкий, как труба иерихонская. Можэ, голубь там наш спит, аки младенец розовый, а ты будильник включил.
Истомин покраснел, а Бублик, спрятав в усы улыбку, тихо скомандовал: «за мной, соколики» и, толкнув дверь, бодро вкатился внутрь. Истомин и ещё двое из патрульно-постовой ввалились следом, но, не сделав и пары шагов, застыли как истуканы. Селятин, который остался в приёмной и через приоткрытую дверь видел лишь замершие спины солдат, ничего не понимал.
Первым очнулся капитан.
— Мамочки, — совершенно по-детски прошептал он, а кто-то из патрульных коротко и матерно обрисовал ситуацию.
Селятин ринулся в кабинет, но, едва перешагнув порог, остановился как вкопанный. И кажется, так же, как и Истомин, упомянул маму. Или что-то ещё. Почувствовал, что его сейчас стошнит, попятился, не в силах оторвать взгляд от грузного висящего тела, одутловатого синюшного лица, кончика толстого прикушенного зубами языка. На кого-то натолкнулся в дверях.
— Что тут у вас происходит? Селятин…
Руслан обернулся и ошарашенно уставился на неизвестно откуда появившуюся в приёмной Наталью Рябинину. Чёрт, она тут зачем? Кто пропустил? Какого…
Последняя мысль, не дойдя до логического завершения, потонула
Глава 22. Кир
— Да как вы не понимаете! Откройте! Это срочно! Надо сообщить Павлу Григорьевичу! Найдите его! Или Марию Григорьевну! Они должны знать! Слышите?
Гоша колотил кулаками в дверь и кричал. Его лицо выражало такую детскую растерянность, что в другое время Кир не преминул бы отпустить несколько шуточек в адрес своего приятеля. Но сейчас было не до смеха.
— Да не кричи ты, Гош, — Кир устало опустился на один из обшарпанных стульев. Другой мебели здесь не было. — Разберутся. Сейчас позовут начальство…
— Так ведь время, Кирилл! Время! Мы должны обязательно сообщить про то, что нашли закономерность, понимаешь? Тем более, что уровень уже перестал опускаться! Уже! А вдруг это поможет? Тем более, они запустили реактор.
Гоша прервался и уставился на Кирилла. Очки на нём сидели криво. Когда их не очень вежливо втолкнули в каморку, Гоша споткнулся, и очки, слетев с длинного носа, отрикошетили куда-то в угол. Стёкла, к счастью, не разбились, но тонкая дужка погнулась, и теперь в этих кривых очках Гоша выглядел особенно жалко и нелепо.
— Реактор, — прошептал Гоша, вытаращил на Кира круглые глаза и открыл рот. А потом, словно опомнившись, заколотил в дверь с удвоенной силой. — Эй! Вы там! Скажите, пробный пуск уже прошёл? Прошёл? Это хоть вы сказать мне можете? Ну, пожалуйста! Господи, какие же… дураки!
Смешное детское ругательство, сорвавшееся с Гошиных губ, прозвучало так глупо, так наивно, что Кир всё же не выдержал, расхохотался. Правда, смех получился нервным, неестественным, и Гоша с некоторым испугом посмотрел на своего товарища.
— Ты чего?
— Да ничего, всё в порядке. Не обращай внимания. Я так.
Нервная ухмылка — всё, что осталось от такой же нервной улыбки и беспричинного смеха — медленно сползла с губ. Весёлого в их ситуации, если посмотреть, было мало. Вляпались они с Гошей по уши, и пусть их вины никакой нет, разбираться с ними особо не будут, тем более военные, потому что — вот уж повезло, так повезло — именно военным в руки они и попались.
На станции явно что-то происходило, знать бы только что. Но спрашивать у тех двоих, что их взяли, Кир не рискнул — оба мужика выглядели злыми и раздражёнными. У того, который был постарше, беспрестанно трещала рация, а от второго исходил резкий, едкий запах пота, дыма и пороха — почему-то от этого инстинктивно хотелось держаться подальше.
Кир хотел сказать Гоше, чтобы тот сел уже наконец и угомонился — стучать в дверь и орать было бессмысленно, — но Гоша, видимо, и сам это понял. Отлепился от двери, медленно, как пьяный, подошёл к Киру и плюхнулся на соседний стул. Помолчал какое-то время, пытаясь хоть как-то выровнять сидящие криво очки. Затем повернулся к Кириллу.
— Ну ты-то понимаешь, что мы не можем тут так просто сидеть? — в Гошином голосе звенела отчаянная надежда. Он спрашивал его так, словно от понимания Кира зависело, отпустят их или нет. — Ты же понимаешь, Кирилл, понимаешь, да? Мы должны срочно сообщить Павлу Григорьевичу о том, что мы нашли… ты нашёл!