Бастард фон Нарбэ
Шрифт:
— Настолько, насколько дю Гарвеи, вообще, способны забывать. Понимаю. Через тридцать лет вы вспомнили.
— Двадцать девять лет. Вспомнил, когда увидел его. Цвет глаз, — Андре не отводил взгляда от лица Майндерта, — я знаю легенду об «отмеченных ангелом». И раз ангел оставил свой знак на одном из фон Нарбэ, то метка Божественного Императора уже неуместна.
— Сколько опасностей таит в себе избавление от импринтинга, — холодно заметил Майндерт, — весь мир меняется. Итак, дю Гарвей-амо, вы полагаете, что профессор Беляев помог Лукасу скрыться от приговора. И при этом вы же полагаете,
— Мои предположения основывались на том, что вы смогли бы убедить его. И на том, разумеется, что Пространство — ваша вотчина, а никак не психиатра из «Ксиласкара».
— Лукас пропал пятьдесят суток назад. За это время вы и отец Март, действуя самостоятельно, вышли на профессора Беляева, даже рискнули прийти сюда. Однако представители церкви не связывались ни со мной, ни с «Ксиласкаром». А между тем, они с самого начала располагали всей имеющейся у вас информацией, и, будь ваши предположения верны, орден Всевидящих Очей должен был проявить хоть какой-то интерес к профессору.
— Насчет церцетариев не знаю, — убивать не спешили, и нужно было успеть сказать как можно больше. Чтобы как можно больше услышать. Все, что скажет Майндерт фон Нарбэ, может оказаться полезным Марту. — Не знаю, что они предпринимают, зачем, и в каком направлении. Но профессор подал в отставку, настоятель «Святого Зигфрида» перевел отца Марта из истребителей в разведчики, а несколько дней назад отец Март получил письмо, копию статьи из «Tempus».
Андре мог не смотреть в лицо фон Нарбэ, чтобы следить за эмоциями. Майндерт — аристократ. Настоящий. Все чувства на поверхности. А до встречи с Лукасом, с вымороженным до полной безжизненности Аристо, фон Нарбэ казались образцом сдержанности. Закрытые на все замки, холодные, непроницаемые.
Как все меняется! Даже немного обидно.
— Значит, вам известно об этом журнале, фон Нарбэ-амо, — Андре сказал, скорее, для себя, чем для Майндерта.
— Значит? — не без иронии повторил фон Нарбэ. — Я о нем слышал. Но не более того.
— И Дом дю Гарвей тоже. Только слышал. Божественный Император не желает, чтобы миряне понимали, как мыслят священники. Поэтому, — Андре наклонился, положил на столик перед собой маленький бохардат, — эта статья — единственная, оказавшаяся в руках аристократов.
Майндерт взглянул на бохардат. Вынул из внутреннего кармана пластинку «секретаря». Повертел бохардат в пальцах, прежде чем вставить в разъем.
— Показав вам статью из «Tempus», отец Март нарушил правила.
Андре почувствовал, как на губы, непрошенная, выползает злая, болезненная ухмылка. Плохо, плохо, плохо. Нельзя! Не показывай слабости.
— О, да. Март нарушил правила. Знаете, они это делают друг для друга, фон Нарбэ-амо. Невозможно представить, не так ли? Лукас для Марта, Март — для Лукаса. Вообразите только, эту статью Март еще и перевел.
У него ничего не было к Майндерту. Никаких претензий. Если не считать того, что глава дома фон Нарбэ, все-таки, собирался его убить. Но вот это, сейчас, это была месть за собственную бесполезность. За невозможность сделать хоть что-то там, в Баронствах, когда Андре Скорда
…бесполезный, как чужая кукла…
отправлял донос на Марта,
С недобрым удовлетворением, Андре отметил, что сумел-таки привести собеседника в замешательство.
— Я всегда думал, что дю Гарвеи как-то попроще, — задумчиво произнес глава Дома фон Нарбэ. — Хитрые, но неглубокие.
Что ж. Он взял реванш. Но, разумеется, это не имело значения. Значение имела статья. Майндерт пробежал ее взглядом. Закрыл. Вернул бохардат, и откинулся на спинку кресла, разглядывая Андре с каким-то новым интересом.
— Выходит, теперь проблем от Лукаса гораздо больше, чем пользы. Вы полагаете, церковь не ищет его потому, что сама же и уничтожила?
Полгода назад Андре пришел бы к такому же выводу. Если бы сумел вообразить себе фигуру настолько мощную, как Аристо. Если бы сумел представить, что один-единственный бракованный аристократ может быть силой, от которой зависит, останется ли на престоле Божественный Император. По правде сказать, Андре и сейчас не мог такого представить. Однако, в отличие от себя полугодовой давности, он нынешний имел слишком много дел со священниками. И, похоже, заразился идеализмом.
Если церковь убивает, то убивает открыто. Сейчас Андре считал, что так оно и есть. Даже церцетариев, которым, казалось бы, должно любым способом уничтожать грозящую Империи опасность, разить из тьмы, не брезговать ни ядом, ни удавкой, он не заподозрил бы в тайном убийстве. Тем более, в убийстве священника. Они спасают даже псиоников, куда им убивать?
— Я полагаю, — Андре покачал головой, — полагаю, что со свойственным им фатализмом, они ждут.
— Ждут, пока Лукас умрет сам? Значит, им известно, где он.
Да. Похоже, что так. И кто бы ни был ответственен за поиски Лукаса, какой бы из орденов не вел их, результат держат в строгой тайне. Иначе настоятель «Святого Зигфрида» не поручал бы Марту негласно вести собственное расследование. Не прислал бы эту статью, которая недвусмысленно заявляет: верить церкви больше нельзя.
— Вам нужно встретиться с Беляевым, дю Гарвей-амо. — Майндерт встал, показывая, что разговор окончен. — Я устрою эту встречу, назначьте время.
— Место назначите вы? — уточнил Андре, поднимаясь.
— Здесь, — Майндерт обвел взглядом гостиную. — Будет в самый раз.
Глава 4
«пасите Божие стадо, какое у вас, надзирая за ним не принужденно, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия»
Это место называлось Могилой. Негодное название. В могиле спокойно, могила — конец пути, последнее пристанище, в котором ничего не происходит и никогда не произойдет. А на планете-каторге с населением, состоящим исключительно из преступников и нелюдей, должно было происходить слишком многое. Таковы правила для каторг и тюрем, правила игры, в которой живые завидуют мертвым.