Бастион: Ответный удар

Зверев Сергей Иванович

Напряжение спало. «Колоссально, – подумал Лева. – Еще самая малость, и карачун бы тебе приснился, с мокрыми штанишками… Чего ты, в самом деле, так запсиховал? Не следили за тобой ни разу?..»

Да уж, давненько не следили. Ну их к лешему, такие игрища… Он не стал возвращаться на трассу. Втиснул «пульсар» в узкий проезд между гаражами и через пустырь, по которому зыбилась трава, через развалы замороженного строительства покатил в объезд Станиславского жилмассива.

Усталость навалилась невероятная. Голова не работала. Из двух дорог: долгой – к управлению, и близкой – к дому, он выбрал последнюю. Организм требовал отдыха – хотя бы на полчаса; расслабиться,

собрать мысли. Где-то он, грамотей, просчитался – это ясно как день. Но где?..

К дому он подъехал совершенно измотанный. В состоянии какого-то отупляющего гипноза, вяло переставляя ноги, еще догадался зайти в булочную на проспекте, урвать, наплюя на злую очередь, запашистый батон с отрубями и лишь потом отправился в свою конуру – в глубь массива.

Двор практически пустовал. Не те времена – это раньше с наступлением вечера на улицу высыпала детвора, старушата разбредались по лавочкам, алкаши заполняли излюбленные садики. Теперь боялись. Пили дома, дышали с балкона. Если выходили – то либо отчаянные, либо по делу. Поэтому он и уловил нехарактерное движение, когда подходил к подъезду родной девятиэтажки. Нечастая активность… Во двор въезжала машина. Темно-вишневого цвета – оттого и не среагировал как надо. Была бы белая, сразу бы насторожился – висящая на хвосте «Нива» еще свежа в памяти. Отметив очевидный факт, он все же дошел до входа в парадное, взялся за ручку и лишь тогда что-то надоумило его обернуться.

Иномарка стояла на краю двора, позади детской площадки. Из открытых дверей выбирались два качка в коротких курточках. Один читал номера на подъездах, видимо, отыскивая нужную квартиру, другой блуждал глазами по двору. Заприметив Губского, присвистнул, что-то коротко бросил напарнику. Оба одновременно пришли в движение – как синхронные пловчихи. Хлопнули дверьми и быстрым шагом направились к Леве. Один отогнул полу куртки, всунул руку внутрь. Показалась рукоятка.

Энергичные люди, мать их…

Лева шарахнулся в подъезд. Скрипучая дверь еще билась, терзаемая разболтанной пружиной, а он уже прыгал по ступеням. «Успел… – колотилось в голове. – Успел, успел…» Воистину: появись эти двое заранее, да повстречай его в подъезде – вот и верная гибель твоя… За что?!!

У лифта он замешкался. Куда?.. Лифт, в печальных традициях эпохи, не работает. Пешком на седьмой этаж – в объятия жены и киндера? По принципу: женатого не бьют?.. Идиот!

Входная дверь опять забилась. Гибкая тень нырнула в тамбур. И без церемоний, громко и решительно грохнул выстрел. В гулком подъезде он прозвучал ошеломляюще: кувалдой по макушке… Сомнений не осталось, цель агрессии – не арестовать, не поговорить, а куда проще – убрать к чертям (хай не живе), и никаких переговоров. Силы явно неравны! Лева швырнул на выстрел ароматный батон, пригнулся и прыгнул на лестницу запасного выхода, на ходу вытягивая из куртки табельный «макаров». О, эти благословенные девятиэтажки, снабженные двумя выходами из подъезда, один из которых традиционно забит! И этот факт не могут не ценить бесприютные бомжи, устраивающие в подобных клетушках такие трогательные лежбища…

Свет не горел. Лева во мраке скатился со ступеней. Так и есть, забито (на все забито). В щель кособокой двери проникали тусклые сумерки. За спиной топали, кто-то ретивый уже подбегал к лифту. Теперь главное – не облажаться. Он оттянул затвор. Выстрелил дважды, наугад – в стену, противостоящую лифту. Где вы, мастера заплечных дел? Спрятались? Ждете?.. Тишина. Шорох кожи. Сейчас пойдут.

Он поднатужился и с разгона звезданул пяткой по двери. Дерево громко треснуло. Он выстрелил с пол-оборота тем же «макаром» и еще раз ударил. Трухлявая доска, укосиной прибитая к двери, вывалилась с мясом. Дверь, ломаясь, отпала и повисла на нижней петле. Перепрыгнув

через лохмотья, он выпал из дома. Какая-то старушенция торопливо удалялась, постукивая палочкой. Губский припустил по дорожке вдоль дома. В запасе секунды – пять-шесть, не больше. Слева – кусты, за кустами проезжая часть – объездная дорога вокруг центра, введенная в эксплуатацию года четыре тому назад – как раз накануне сотворения мерзости… Еще дальше – бесконечный капитальный гараж. Надо свернуть здесь, пока виден его торец. Побежит дальше – будет как на ладони, забьют в упор, волки тамбовские… Он ворвался в кусты, продрался мимо уродливых погребов и с бугра свалился на дорогу. Ржавая «Мазда» испуганно вильнула влево. Лева славировал. Сидящая за рулем отъетая морда негодующе постучала по лбу. Сам ты такой, товарищ… Пешеход всегда прав, понял? Пока жив. Озираясь на родной дом, он скачками понесся к гаражу. За гаражом частный сектор, овраги, там ни одна нечисть его не возьмет…

Пуля чиркнула по кирпичной кладке. Адреналин брызнул в кровь. Прочь влияния извне! Лева вписался за угол и лихорадочно втискивая в карман пистолет, рванул к узкому переулку, за которым начинались дебри…

Пещерник с хмурым лицом печатал отчет о проделанной работе. Доисторическая «Ятрань», разобранная почти наполовину, издавала звуки захлебывающегося пулемета.

– Перестань… – прохрипел Губский, падая на свой рабочий стул.

Пещерник оторвался от машинки. Унылый прищур пробороздил «сокамерника».

– У тебя живот болит?

Живот действительно побаливал. Кроме того, тошнило, рябило в глазах и немилосердно трещала голова. Двадцатиминутная пробежка с видом на пулю в черепе вряд ли пойдет во благо.

– Болит, – признался Лева. – Грелку хочу под пузо… Где Козлякин?

– Нет Козлякина, – Пещерник развел руками. – Козлякин давно ушедши. А ты нет?

– Ч-черт… – У Козлякина не было телефона. Рыскать по городу, трястись в транспорте («пульсар»-то, увы), а потом выслушивать надоевшее нытье… Да идет он подальше, этот тучный комплект.

– Меня едва не сделали, – признался Лева.

Пещерник вскинул глаза.

– Но ты не дался. И что?

– Я не шучу. Меня хотели убить.

– Предлагаешь сплотить ряды? – опер как-то криво изобразил усмешку. – Или ударимся в церковь?

– Ч-черт, ч-черт… – повторил Лева. Ошеломление постепенно проходило, теперь на его место в голову вселялось отчаяние – безбожно тряся полушария мозга: дескать, это я пришло, твое отчаяние… Он схватил трубку, накрутил номер.

– Как там у вас?

– Лева… – сипло прошептала Светка. – Ты где?.. У нас в подъезде недавно стреляли… испсиховалась вся, Левушка…

– Когда стреляли?

– Я н-не знаю, Лева… Минут двадцать, полчаса… Нам страшно, Лева. Дениска ревет, в угол забился, не выходит… Ты не мог бы… вызвать милицию? Ведь никто же не вызовет. А я боюсь…

– Гм, – сказал Губский. – Я понял. Никто не приходил?

– Нет, Лева… Ты где?

– На работе. Дверь никому не открывай. Все.

Ф-фу ты… Камень с горы. Он закрыл глаза, постарался расслабиться. Неужели он на верном пути? Да, это определенно, раз такой ажиотаж. Но не слишком ли дорого достается верный путь?

Он открыл глаза. Пещерник перился на него с какой-то нехарактерной человечностью. Наверное, с той же деланой грустинкой (изображая участие) наблюдает посетитель психлечебницы за ее клиентами, дошедшими до хронической ручки.

– Кто тебя хотел убить?

Лева рассказал – краткими тезисами. Изложение заняло три минуты, в которые он постарался вместить все основные пункты своего странного расследования. Не стоило держать информацию в тайне. Чем больше людей получат к ней доступ, тем больше у него шансов выжить. По крайней мере, он так считал.