Батальон крови
Шрифт:
— Ну ты, даешь! — произнес Киселев. — Возвращайся за новой, а эту сдашь в ремонт. Заодно Титову увидишь.
Григорий промолчал. Челюсть болела, и ему было не до смеха. Нужно было идти обратно в поселок и потом догонять свой батальон.
«Титова была тут ни при чем», — подумал он про себя, но обижаться на старшину и комбата он не стал.
— Ночью чтоб вернулся. Мне рация нужна. Возьми своих помощников, двух Федоров, — уходя крикнул Киселев.
— Есть, — ответил радист.
— Один остался, —
— Ну, дай ему кого-нибудь. Пусть сразу три рации возьмет.
— Три не дадут. Две дадут. Одну для штаба, другую для разведки, но ты у меня в сарае возьми еще одну, тебе так на них не везет, запас, конечно, нужен. Вот ключ, — произнес Савчук и протянул Григорию ключи от своего сарая в поселке. — И ученого Парова забирай, у него носить лучше получается, чем воевать. Бежит мужик и в землю стреляет, а в окопе с немцем борьбу устроил, пока его ребята прикладом не оглушили. Забирай, пусть поможет. Скажи, я приказал.
Григорий позвал Парова и Федора. Бойцы подбежали, и он объяснил им, что надо вернуться в поселок за рациями. Они немного покрутили головами но, затем побежали за ним. Радист ушел вперед. Он шел по полю, не оборачиваясь, а навстречу, в другую сторону — к передовой — шли бойцы Красной армии, ехали машины и танки. Они смотрели на него и ни о чем не спрашивали. Лишь один веселый солдатик крикнул из машины:
— Что, браток, досталось?
— Немцам досталось, хребет им сломали, — со злостью ответил Григорий.
— Так их, сволочей! Так! В море гнать и топить! — крикнул в ответ солдатик. Машина уехала, а он еще что-то неразборчиво добавил встретившемуся незнакомому связисту.
— Григорий, — догнав, обратился Паров. — Ты успокойся. Раньше люди тоже воевали и тоже убивали, но после них приходили другие. Они ценили жизнь и знали, как дорога она.
— Ты это о чем?
— Да о том, что жить нужно всегда. Вот ты сейчас кипишь, злишься, а все равно ничего изменить не можешь. Лучше живи отмеренные минуты в. счастье. Есть возможность, наслаждайся тем, что есть вокруг тебя: лес, поле, снег, и возможность вспомнить Новый год, дом, девушку.
— Откуда ты знаешь?
— Что я знаю?
— Ну что на Новый год было? Про девушку?
— Ничего я не знаю. Праздник был хороший, как до войны, радуйся тому, что ты можешь это вспомнить. Был бы убит, ни о чем бы не думал.
— А-а, ты вон о чем. Да, воспоминания штука хорошая. Особенно если есть что вспомнить.
— Это точно. Так что не грусти: закончился бой, остались живы — и слава Богу!
— Федор, а ты как друга потерял? — спросил Григорий солдата.
— Полез он в окоп, а там три немца. Он одного застрелил, а второй его, он и крикнуть не успел.
— Вот и Рыков. Тоже крикнуть не успел, прямо в сердце пули попали.
— Это ваш разведчик? — спросил Паров.
— Да, наш разведчик. Хороший честный парень, боксер. Он немцев побил от души, а этого пацана-фашиста не заметил, видать, он притворился, что мертвый. Зато я его заметил и пристрелил, да так, что теперь челюсть болит и самому противно.
— Если противно, оттого что убил, значит, Бог в твоей душе живет, — объяснил Паров.
— Ты же ученый, учитель, а тут о Боге заговорил? Почему? — спросил его Гриша.
— Вот потому и заговорил, что ученый. Ты думаешь, откуда вера в человека берется. Все от Бога. Сотни лет наши деды и прадеды в него верили, а тут взяли и запретили — нет, эту силу из души никакими клещами не вырвешь. Она в крови, в молоке матери, во всем, что нас окружает.
— И даже здесь, в этой войне? — спросил Григорий.
— И даже здесь. Без веры человек никуда, — ответил учитель.
— Я тоже верю. Но верю в силу человека, в его честность, в правду. Они тоже могут быть верой, и она, если это честно делать, — спасает.
— Во всем этом и есть Бог, простоты не называешь его имя, но говоришь его словами. Это обыкновенные заповеди. Их должен каждый соблюдать: быть честным и искренне верить. Хочешь, я тебе Библию дам прочитать. Сейчас всем солдатам разрешили ее. Сам Сталин согласился, что вера русского народа — это непобедимая сила.
— Сила? — удивился Григорий. Сила в мужестве, честности и единстве. Так нас в учебке учили на политзанятиях, и я почему-то с нашими учителями-фронтовиками согласен.
— А ты попробуй, посмотри на все со стороны, — предложил Паров.
— А что мне смотреть со стороны? Я и так все вижу. Вот сегодня в глаза смерти заглянул.
— Это как? — спросил Федор. Он шел рядом, внимательно слушал разговор и никак не решался о чем-то спросить.
— Вот так. Рыков мне улыбнулся, головой кивнул, за то что я двух фрицев, что на него со спины напасть хотели, убил, а потом взгляд его стал холодным и неживым. Только что глаза улыбались, а тут раз и умерли — стеклянными стали. Тут, кто хочешь, одуреет, а старшина мне за это в челюсть, чтобы я не дурил.
— Ну а ты этого, что в Рыкова стрелял, убил?
— Конечно, убил, всю башку снес.
— Эй, ребята, смотри, машина в нашу сторону возвращается, — крикнул Паров.
— Федор, давай тормози ее.
Машина остановилась.
— До поселка добросишь? — спросил Григорий.
— Да тут идти-то осталось пару километров, — ответил молодой лейтенант.
— А что, подбросить трудно? — еще раз поинтересовался Гриша.
— Рядовой, как вы с офицером разговариваете? — разошелся лейтенант.