Battle the Elliot - 3
Шрифт:
– Это наше оружие, - отрезал Москвин, - И тебе оно не опасно. Всё понял?
– Так точно вашбродь. Усёк, - закивал головой унтер, - Всё усёк.
– Тогда марш на позицию!
– рявкнул Москвин, отвесив затрещину солдату, - И найди свою фуражку и винтовку.
И тут капитан услышал голос Сидорова:
– Вашбродь, сигнал. Только я ваши сигналы не знаю.
Капитан прислушался и узнал в звуках сигнального рожка, что были слышны из тыла, сигнал к атаке. Капитан выглянул из окопа и огляделся. Было, похоже, что такие сигналы звучали по всей линии обороны. И везде из окопов поднимались в атаку русские солдаты. Собираясь взять в штыки, потерявшего наступательный порыв, а местами и бегущего противника. К тому же, по железной дороге, полз бронепоезд. Ведущий, с ходу, плотный огонь, по японцам. Он уже
– Рота, в атаку! За мной! Марш!
И капитан, сжимая наган в здоровой руке, первым полез из траншеи наверх. За ним поднялись и стрелки и моряки. Только артиллеристы остались в своих дотах. Поддерживая, оттуда, огнём порыв пехоты. Ручной пулемёт дал длинную, на остаток ленты очередь. Которая буквально резко прервалась, но пулемётчики, скрывшись в траншеи, сумели быстро устранить задержку. И показавшись вновь, за бруствером траншеи, стали своим огнём препятствовать, оставшимся по ту сторону проволочных заграждений японцам, перебраться на эту сторону. Причём как заметил Москвин, если его стрелки действовали каждый в одиночку, то моряки разбились на группы, по четверо. И обязательно в группе был кто-то, с автоматически оружием. Которое матросы не стеснялись применять. А остальные трое, без зазрения совести, атаковывали втроем ближайшего японца. Сначала японцы приняли штыковой бой. Но очень скоро, в тылу японских войск рожки заиграли выход из боя и оставшиеся в живых японцы стали уходить, через проходы в проволочном заграждении. И тут, и в тылу русских войск, рожки стали играть отход. И Москвин приказал всем отходить в окопы. И как только между русскими и японцами образовалась нейтральная территория, как на японской стороне подали сигнал о перемирии. С русской стороны японцам ответили таким же сигналом. И в наступившей тишине, с двух сторон на нейтральную полосу, выдвинулись два старших офицера, в сопровождении сигнальщика с трубой и солдата с белым флагом.
И как только, трубы с обеих сторон заиграли сигнал о перемирии, Москвин присел на бруствер траншеи. Возле своего наблюдательного пункта, всего покрытого оспинами от попадания пуль и шрапнели. Чувствуя, как боль начинает охватывать левую руку, а тело начинает охватывать слабость, от кровопотери. Но офицер пытался хорохориться. Наблюдая, как нестроевые, и с русской, и с японской стороны, бродят между позициями. Совместно собирая раненых и погибших. От созерцания этой картины его отвлёк Карпенко, уже в фуражке и с винтовкой:
– Ваше благородие, разрешите обратиться! Тут вы это потеряли, - с этими словами солдат протянул офицеру его зажигалку, - И там этот япошка живой ясчо.
– Какой япошка?
– удивился капитан, забирая зажигалку.
– Да тот, которого вы подстрелили, ваше благородие, - тут же ответил солдат, - Только он отходит. Я его к япошкам снесу?
– Неси, - ответил офицер, - Только винтовку оставь.
Карпенко оставил винтовку рядом с офицером, выпрыгнул из окопа, подхватил умирающего японского офицера на руки и направился к ближайшим японским позициям. Буквально на другой стороне оврага. Не обращая внимание, на волочившуюся за ними саблю японского офицера, зацепившуюся темляком за запястье японца. И Москвин понял, что японцы смогли закрепиться на позиции полка. Захватив северо-восточную часть позиции. Правда, вторая линия обороны осталась за русскими. Хотя командные пункты, и полка, и батальонов, теперь и оказались на передовой. И баюкая раненую руку, Москвин наблюдал за обстановкой, и за тем как солдаты его
– Ваше благородие, - послышался снизу из траншеи голос Сидорова, - Санитар. Надо бы вашу руку посмотреть. И выпейте. Трофейное. Полегчает.
С этими словами кондуктор протянул офицеру металлическую, плоскую флягу. Который, глянув, на поднявшегося на бруствер траншеи моряка, отметил про себя появившиеся на ремне японскую кобуру с револьвером, и цепочку от часов, уходящую в брючный карман. Которых до этого не было.
– Мародёрствуем?
– произнёс офицер, взяв флягу и сделав глоток явно японского крепко-алкогольного пойла. И тут же вздрогнув, так как пришедший с кондуктором, матрос, с холщёвой сумкой, украшенной красным крестом, через плечо, взялся за его руку и стал обмывать рану, явно чем-то спиртосодержащим, стараясь удалить всё, что налипло на рану.
– Ни как нет, ваше благородие, - не согласился с офицером Смирнов, - Это трофеи. Вот если бы я эти часы взял, чтобы их продать, а деньги пропить, то это было бы мародёрство. А я их взял, чтобы мне было сподручнее служить нашему государю императору. Значит это трофей, а не мародёрство.
Москвин мотнул головой, усмехнувшись:
– Сам, шельмец, придумал? И давно служишь?
– Ни как нет, ваше благородие - тут же ответил Смирнов, - Так их превосходительство, адмирал Вирениус, говорил. А так, меня после рождества, и должны были демобилизовать. Но мы тогда в походе были, а потом война началась. И их превосходительство приказал, нас всех, кто сверх срока оказался, кондукторами сделать. Что бы мы значиться, не за проста так службу государю несли. А без обид. Вот только я пришёл узнать, где, теперяча, моему взводу позицию занять?
Москвин, морщась, огляделся и произнес, указывая на левый фланг позиции своей роты:
– Ну может быть так и правильно. У нас вон тоже старослужащих задержали с увольнением, но так их статус не подняли. И вот что, пусть твой взвод займёт позициу на левом фланге роты. Пулемёт поставьте так, что бы он овраг простреливал. Как бы японцы по нему в атаку не пошли. И в конце траншеи, где она в этот овраг выходит, в нишах, стоят рогатки. Их надо завалить. И траншею так перекрыть.
– Это уже, усё сделали, ваше благородие, те, кто туда ходили траншею зачистить. Япошки там, через этот ход, в траншею не ворваться.
– Это хорошо, кондуктор, - произнёс офицер, - Вот только этого маловато, за заграждением надо будет перекрыть траншею мешками с песком, оставив амбразуру для стрельбы, вдоль траншеи. И по верху бруствер выложите. Что бы в случае чего в овраг гренады метать. И запасец там, в десяток гренад, организовать надо будет. И вот что ещё, я заметил у ваших, у всех, лопатки есть. Начните ход сообщения, что идёт вдоль оврага наверх склона, превращать в траншею. Оборудуйте её для ведения огня.
– Есть, ваше благородие, - кондуктор поднёс руку к фуражке, - Усё сделаем.
Обернувшись, Смирнов пронзительно свистнул, и показал на левый фланг позиции роты. И тут взгляд кондуктора упал, на лежавший возле траншеи японский револьвер. Со свисающим, с кольца на рукоятки оружия, куском перебитого, страховочного шнура. И Смирнов тут же его подхватил, со словами:
– О ещё один револьвер. Тилько пустой.
И матрос, переломив револьвер, одновременно вызвав экстракцию стреляных гильз [13], достал из кармана ускоритель заряжания, полный японских патронов. С помощью которого, быстро зарядил трофейный револьвер. Одним движением защёлкнув револьвер.
– Хм, у тебя же есть один.
– удивился Москвин, - Зачем тебе два?
– Так это, сподручнее так, если два револьвера будет. У нас, на флоте, все их благородия, на боевые действия, или там, на досмотр, два револьвера берут, - с этими словами Смирнов, скрестил, в запястьях, две руки. С зажатыми в них револьверами. При этом, ствол одного револьвера смотрел вдоль траншеи прямо, а ствол второго был направлен вдоль траншеи назад. А кондуктор продолжил:
– Так их превосходительство адмирал Вирениус офицеров учил, что бы можно было быстро открывать огонь. По внезапно появившемся целям, там, где не развернуться. Как видите, я так могу сразу контролировать два опасных направления. И ежели что, открыть огонь раньше противника.