Батюшка сыскной воевода. Трилогия.
Шрифт:
— Это он вам никак забыть не может, что вы его год назад «петухом» обозвали, — доходчиво пояснил я отшатнувшемуся Кощею.
Нет, шутки шутками, а с Мити вполне станется и покукарекать не вовремя. Не знаю, по какой причине (плохие гены? психические заболевания? комплексы детства?), но гражданин Бессмертный панически боится петушиного крика. Всерьёз боится, до колик, до судорог, до хрипоты и пены изо рта.
Собственно, в какой иной момент никто из нас не преминул бы воспользоваться такой слабостью противника, но взгляд Яги был слишком серьёзным. Я доверился компетенции нашей эксперт-криминалистки и молча погрозил Митяю пальчиком. Тот честно покаялся, но злорадно улыбаться не перестал...
— Итак, что же
— Вот, прими заявление, участковый. — Моднявый преступник и маньяк, с хрустом кивнув, протянул мне скрученный в трубочку лист бумаги. — Убедительно прошу прочесть, рассмотреть и принять к сведению. При благоприятном разрешении и я в долгу не останусь...
— Взятку предлагаете, — автоматически брякнул я просто потому, что произошедшее ставило меня в тупик. Кощей, сам, мне, приносит заявление, прося помощи и защиты у милиции!
— Никак нет, — гордо выпрямился он. — Вы — люди государевы, вам за службу и без того жалованье положено. А вот материальную базу в отделении за счёт пожертвований частных лиц улучшать не возбраняется. Крышу перестелить, забор кой-где подправить, ступени в поруб поменять...
— ...трубу прочистить, дорожку булыжником вымостить, газон опять же хотелось, да и сруб колодезный давно поменять пора, — неожиданно для самой себя включилась в перечисление бабка.
Мне пришлось умерять её хозяйственный пыл двукратным поднятием правой брови в самом строгом изгибе... Яга поняла и притихла. Я демонстративно развернул листок, света ночных светил (прости, Господи, за тавтологию!) вполне хватало для чтения. Митька бесстыже заглядывал мне через плечо...
— «Нечестивому рабу, холопу лукошкинскому да хаму Никитке Ивашову от самого Великого да знатного, того света господина, а этого — страха и ужаса, сильномогучего тёмного царя Кощея Бессмертного...» Значит, так вот? Это у вас нормы вежливости такие, да? Митя, кукарекай!
— Дозволяете? — счастливо уточнил он.
— Поддерживаю, — подняла вверх два пальца Яга, она у нас тоже грубиянов не любит...
— Смилуйтесь, аспиды милицейские, — тонко взвыл злодей, едва ли не хлопаясь на колени. — До конца дочитайте, а уж тогда и суд чините!
— Ладно, попробуем, — скрипнул я зубом, но читать это действительно стоило. Судите сами...
— «Письмишко с просьбочкой униженной, прости отец родной за слова неразумные, торопливые, по чину обязательные да без желания писанные. На том молить тебя буду — избавь от беды неминучей, характеру семейного! Женат я был браком честным, шумной свадебкой с супружницей молодою, по молодости безрассудной. Уж как жили-были, описывать не буду, глаза слезами полнятся и старые раны мукой болят... А только почитай уж после «медового месяца» овдовел я. Явил господь такое чудо, милость великую... Жену схоронил достойно, в гробу хрустальном, под курганом высоким, в лесу дремучем, чтоб (не дай бог!) не встала... А тока в последнее время чую в воздухе вибрации нехорошие, дуновения неприятные, да и сама мать-сыра земля ровно от боли вздрагивает. Неужто просыпается Карга-Гордынюшка? Уж ты разберись, сыскной воевода, а я-то никаких богатств не пожалею, тока б жена моя с того свету не обернулася. Ить тогда ни кому жизни не будет... сам её боюсь... как вспомню... Засим и кланяюсь! Вся надежда на тебя, участковый. И всякого тебе здоровьичка, нечестивый раб, холоп лукошкинский да хам Никитка Ивашов. В чём и подписуюсь, великий злодей и сильномогучий тёмный царь — Кощей Бессмертный...» Это всё?
— Вроде да, — прогудел за моим плечом верный напарник.
— А Кощей где?
А вот Кощея-то уже и не было. Преступный элемент исчез так же неожиданно, как и появился.
— И кукарекнуть-то не успели... До чего шустрый уголовник пошёл, не находите? А у меня ещё и мыслишка одна по ходу наблюдения образовалася... Костюмчик его ничего не напоминает! И
— Намекаешь на то, что именно Кощея, а не дьяка я мог видеть в ту ночь?
— Истинно, отец родной, — довольно просиял Митька. — Ну а экспертиза наша домашняя что по энтому поводу думает? Ой... а где ж она?
Вот именно «ой»... Бабка тоже словно бы растворилась в ночном воздухе. Хотя в отличие от гражданина Бессмертного не бесследно — далеко в поле, за околицей, мелькал белым пятнышком её головной платок. Похоже, старушка изо всех сил улепётывала к дому...
— Круто, — задумчиво признал мой напарник, когда Яга взяла забор практически без разбега.
Согласен, но рассуждать особо некогда, надо догнать и выяснить, что так напугало нашу отчаянную сотрудницу.
Мы пустились наперегонки... И должен признать, что бег по пересечённой местности ночью, по колено в холодной росе, под светом звёзд и треньканье сверчков — незабываемое ощущение плюс отличный способ снятия стресса! Мы прыгали через кусты, как мальчишки, мы обгоняли друг друга на поворотах, мы толкались корпусом, и я даже умудрился один раз сбить Митьку подножкой, правда, сам едва не налетел на пень и не растянулся рядом...
У ворот он всё же догнал меня, и мы финишировали одновременно. Заглянув в горницу, я понял, что ночь пошла насмарку — спать сегодня не будет уже никто... Причина проста — бабка лихорадочно паковала чемоданы! В такой тараканьей суматохе я её не видел НИКОГДА.
— Что происходит?
Яга молчала, не удостоив меня и взглядом. Васька и Назим сидели под печкой, прижухавшиеся, как вороватые мыши, даже не пытаясь влезть с предложениями услуг. Хотя какие к чёрту услуги! В более неуправляемом состоянии нашу эксперт-криминалистку просто трудно представить. Это нонсенс, ей-богу...
Старушка с похвальной скоростью перетаскивала в телегу всё, что плохо лежит или плохо приколочено. На мгновение мне показалось, что вслед за скатертями и занавесками она потащит скамейки и стол. Митька, мельком сунув нос в двери, только присвистнул выразительным образом, подумал и убрался от греха подальше.
— Бабушка!
— Ась? Никитка, ты, что ли? Ну-кась, помоги половичок скатать...
— Легко, а печку по кирпичам разбирать будем?
— И печку будем, — продолжая пчелиный труд, себе под нос бормотала Яга. — Отчего ж нет? Чай, хорошие кирпичики-то где-нигде, а сгодятся. Крепость построить, землянку укрепить, да то и просто вход в пещерку заложить поплотнее. Кирпич — он штука полезная, ежели к нему с разумением подойти. А мы с тобой люди разумные, мы всему применение найдём, да ить на чужбине-то, почитай, таких кирпичей добротных никто и делать не умеет...
— Драпаем, значит?
— А то! — радостно согласилась бабка. — Драпаем, ясное дело, как же не драпать-то? Уж ежели сам Кощей опосля произнесения имени её поганого лыжи навострил, дак нашей опергруппе небось сам Бог велел! Крышу бы ещё с собой забрать. Хорошая крыша, не текёт...
— Не плывёт и не едет, как у некоторых. — Я перехватил бабку за плечи и взбултыхнул от души.
Ласковое безумие в её глазах гасло медленно, но поскольку меня под горячую руку ни в кого не превратили, то... шансы есть, бабуля вернулась.
— Назим, Вася! — не оборачиваясь, приказал я. — Накрывайте на стол, мы чай пить будем. И Митю пригласите непременно, он за домом прячется... Будет упираться, ведите силой. Вас двое, справитесь...
Буквально каких-то десять минут спустя мы втроём, чинно, благородно сидели, выпрямив спины, попивая из блюдечек крепкий азербайджанский чай с жёлтым сахаром вприкуску. Давление нормализовалось, нервы устаканились, паниковать с блюдцем горячего чая на растопыренных пальцах — чревато, поэтому беседовали тихо и размеренно: