Баудолино
Шрифт:
Когда Баудолино и Абдул доскакали, Фридрих был изломан и избит камнями, и никак нельзя было надеяться, что он жив. Поднялись стенания, оповестили сына и тот примчался, бледный, в лихорадке, сетуя, что отец захотел упорствовать в своем намерении сразиться с бурной быстриной. Накинулся на Баудолино и Абдула, но те напомнили ему, что
не умеют плавать, подобно большей части наземных тварей. И что ему великолепно известно: когда император затевал купанье, остановить его никому не удавалось.
Труп Фридриха выглядел раздутым, хотя он умер за несколько часов до того и никак не мог наглотаться воды. Но что уж тут поделать. Вытаскивая мертвое тело из реки, все думают, что это утопленник, и на утопленника оно и похоже.
Пока Фридрих Свевский с баронами перекладывали тело и горестно решали, что с ним делать, пока Ардзруни спускался в долину, извещенный о несчастии, Баудолино и Абдул поехали в замок,
— Теперь попробуй угадать, что произошло в наше отсутствие, государь Никита, — сказал Баудолино.
— Тут нечего угадывать, — улыбнулся Никита. — Священная чаша, ваша Братина, исчезла.
— Совершенно верно. Никто не мог сказать, исчезла ли она в то время как мы на заднем дворе вязали труп императора на лошадь, или потом, когда все старались как можно скорее привести в порядок дом. Все были взвинчены, метались и гудели как пчелы, Поэт ушел заговаривать зубы охранникам, так что никто не отдавал здравых указаний. Наконец, когда все решили, что можно оставить комнату, вид которой уже не напоминал о драматических событиях, Гийот глянул на ковчежец и обнаружил, что Братины в ковчеге нет. Когда приехали мы с Абдулом, все обвиняли всех, кто в воровстве, кто в разгильдяйстве. Витало и подозрение, что когда мы выносили императора во двор, в комнату наведался Ардзруни. Невозможно, говорил Гийот, я помог снести тело с лестницы и сразу же поднялся обратно именно для того, чтобы не бросать эту комнату без призора. За такое непродолжительное время как сумел бы Ардзруни и войти и выйти? Значит, ты спер Братину, рявкнул на него Борон и схватил за ворот. А я думаю, спер ты, прорычал в ответ Гийот и отпихнул его. Ты и слямзил, пока я высыпал в окошко золу из камина. Поспокойней, поспокойней, надрывался Поэт, вы скажите лучше, где был Зосима, когда мы выносили тело? Да я с вами и был, с вами и пришел обратно, божился Зосима. Рабби Соломон подтвердил его слова. Лишь одно не вызывало сомнений: Братина похищена, а отсюда до предположения, что похититель повинен и в гибели императора, недалече было ходить. Сколько угодно мог Поэт обосновывать свою теорию, что Фридрих скончался сам по себе, а потом кто-то из своих воспользовался его смертью, чтобы завладеть Братиной. Теперь ему никто не верил. Друзья мои, успокаивал компанию Рабби Соломон, человеческая лютость горазда на самые исступленные злодейства, начиная от Каина и далее, но ни один еще ум не был настолько изворотлив, дабы совершить злодейство в закрытой комнате. Друзья мои, повторял Борон, когда мы вошли, Братина была тут, а теперь ее тут нет. Значит, она у кого-то из нас. Естественно, каждый предложил обыскать его вьюки, но Поэт зашелся в хохоте. Тот, кто украл чашу, разумеется, прячет ее в хитром месте в укромном отделении замка и заберет только перед отъездом. Какой выход? Выход, если Фридрих Свевский не захочет чинить препятствия… надо двигаться всем вместе на поиски Иоаннова царства, и никто не должен отставать, это значит, никто не возвратится за Братиной. Я сказал, что это просто ужасно, что мы пускаемся в путь, изобилующий опасностями, где все мы будем рассчитывать на друзей, а у нас выходит так, что все (кроме одного) подозревают остальных в убийстве императора Фридриха. Поэт заявил, что или так или никак. И он был прав, проклятье, он был прав… Предстояло выступать на один из величайших подвигов, сулимых христианскому человечеству, при этом не доверяя ни одному из товарищей.
— И вы выступили? — спросил Никита.
— Сразу — нет. Чтоб не казаться беглецами. Придворные военачальники постоянно заседали, решали судьбу похода. Армия портилась. Одни собирались возвращаться домой морем, другие — плыть в Антиохию, третьи плыть в Триполи. Молодой Фридрих принял решение идти пешим путем в Иерусалим. Начались еще и споры, что следует делать с телом Фридриха. Кто предлагал немедленно изъять кишки, тленную, скудельную часть, и погрести их не отлагая. Кто предпочитал додержать тело целокупным до въезда в Тарс, на родину апостола Павла, там и захоронить внутренности. Как бы то ни было, и остальная плоть не могла сохраняться долго. Рано или поздно следовало ее сварить в воде и вине, с тем чтобы мясо отошло от костей, мясо на месте закопать, а остов положить во гроб в Иерусалиме, когда Иерусалим будет отвоеван. Но я знал, что перед варкой тело расчленяют. Не хотелось мне присутствовать при подобной процедуре.
— Я слышал, что где в конце концов оказались его кости — никто не знает.
— Это и я слышал тоже. Бедный отец. На самом въезде в Палестину распрощался с жизнью и молодой Фридрих, изможденный горем и дорожными тяготами. Да и Ричард Львиное Сердце с Филиппом-Августом не дошли до Иерусалима… Вот уж вправду невезучий был этот крестовый
Подозревая друг друга в воровстве и убийстве, наши друзья все же должны были решить, кто примет участие в походе. Поэт настаивал, чтобы их было двенадцать. Если рассчитывать на повсеместный уважительный прием на всем пути к империи Иоанна, желательно было выглядеть двенадцатью Волхвоцарями, вершащими обратный путь. Поскольку, однако, не существовало уверенности, было ли Волхвоцарей и в самом деле двенадцать или же только три, никто не собирался открыто утверждать, будто они Волхвоцари. Более того, будучи спрошен, должен был отвечать «нет» с суровым видом, указывающим на великую скрытность. Так, в силу всеобщего запирательства, все, кто желали бы в Волхов поверить, поверили бы тем скорее. Чужая вера преобразовала бы их запирательство в признание.
Шли, значит, Баудолино, Поэт, Борон, Гийот, Абдул, Соломон и Бойди. Без Зосимы было не обойтись, поскольку он продолжал божиться, что знает наизусть карту Космы. Гадко было думать, что такой поганец будет сходить за священника и царя, но тут уж было не до брезгливости. Осталось подыскать еще четверых. Баудолино, который отныне доверял на всем свете только александрийцам, посвятил в суть проекта Куттику из Куарньенто, брата Коландрины — Коландрино Гуаско, Порчелли и Алерамо Скаккабароцци, который, хотя и носил нелестную кличку, однако был крепкий и надежный мужчина, не задающий вопросов. Они согласились пойти, потому что им уже стало понятно, что до Иерусалима из этого войска не доберется никто. Юный Фридрих выдал им двенадцать лошадей и семь мулов, провианту на неделю. А дальше, сказал он, пусть позаботится об их прокорме Божественное Провидение.
Под конец дорожных сборов в их квартире появился Ардзруни. Он завел свою речь с той же искательной обходительностью, с какой прежде обращался к императору.
— Драгоценные мои друзья, — начал он, — вы идете в далекое царство…
— Как тебе удалось узнать это, господин Ардзруни? — настороженно перебил Поэт.
— Знаете, молва… Слышал я и о какой-то чаше…
— Но не видел ее никогда-никогда, ведь правда? — веско спросил Баудолино, наступая на него так близко, что Ардзруни невольно попятился.
— Нет, не видел. Но наслышан о ней.
— Коль ты так многознающ, — продолжал Поэт, — то не знаешь случайно, заходил ли кто в эту комнату в то самое время когда наш император утопал в реке?
— А разве он утоп в реке? — переспросил Ардзруни. — Да, я знаю, так думает его сын… Покамест.
— О, друзья, — обратился к остальным Поэт. — Всем нам ясно, что этот человек угрожает. При такой сумятице, какая царит в эти дни и на биваке и внутри крепости, пустое дело сунуть ему кинжал меж лопаток и спустить куда-нибудь в яму. Но сначала расспросим, чего же ему от нас надо. А прирезать я его успею позже.
— Господин и товарищ мой, — отвечал Ардзруни. — Не желаю погибели вашей и хочу избежать моей. Император скончался на моей земле, питаясь от моих яств и испив моего вина. От имперцев мне нечего ждать. Ни милостей, ни даже защиты. Хорошо если хоть невредимым отпустят. Но теперь я в большой опасности. Приютив императора Фридриха, я тем самым дал понять Льву, что пытаюсь привлечь императора на свою сторону против князя. Пока Фридрих был жив, Лев бессилен был мстить мне. Это, кстати, доказывает, что смерть императора для меня явилась непоправимейшим из несчастий… Лев теперь скажет, что по моей вине он, князь армян, не сумел обеспечить сохранность жизни величайшему из союзников. Великолепный предлог, чтоб казнить меня. У меня выхода нет. Только скрыться на некоторое время. И вернуться с каким-нибудь залогом славы и власти. Вы наметили себе дорогу в землю Пресвитера Иоанна и, коль будет вам сопутствовать удача, этот подвиг покроет вас славой. Я желаю тоже идти. Этим, прежде всего, я докажу, что не брал той самой чаши, которую вы тут ищете, потому что в противном случае я остался бы и пытался продать или выменять ее. Земли на восток отсюда мне знакомы. Я могу быть вам полезен. Знаю, герцог не выделил вам денег. Захвачу то немногое золото, которым располагаю. Наконец, Баудолино знает, у меня есть семь неоплатных реликвий, честных голов святого Крестителя Иоанна. В путешествии мы сможем постепенно продавать эти головы.