Байкал - море священное

Балков Ким Николаевич

— Ладно, спытаем… Авось да простит нас Байкал-батюшка, укажет путь-дороженьку?..

Мы еще не вышли на спасительный берег, и неизвестно, выйдем ли, силы уже на исходе,

и ужас теснится в груди, а уж кто-то стоит у меня за спиной и произносит с усмешкой:

— Эй, ты, сомлел, однако?..

Я долго не приду в себя, а потом с удивлением смотрю на старика-бурята и не пойму: отчего мы одни тут, на берегу, а где же все остальные?.. Бывает, что и спрошу, а потом скажу и про свое видение, и он сделается грустным, вздохнет:

— Люди и по сию пору не умеют жить в согласии с миром, бывает, что идут против него. То и худо.

И я так думаю и с болью смотрю на байкальские волны, и уж не кажутся они могучими, все одолевающими, а слабыми, и пожалеть-то их не грех, чудится, всяк может обидеть, рассекая острой ли хребтиной мотобота, гниющей ли мякотью топляка, словом ли злым. И тогда мне нестерпимо хочется, чтобы люди поняли

мою душевную тревогу, но рядом никого нету. Впрочем, отчего же нету? Иль я забыл про старика, иль он и впрямь, как нередко кажется мне, в скором времени растворится в пространстве, и уж не отыщешь его нигде?.. А как же мы все на земле без него? Не осиротеем ли, не растеряем ли и вовсе то малое, теплое и нежное, что еще имеем в душе, не зачерствеем ли сердцем, не закаменеем ли в недобром упрямстве, освободясь в своих деяниях от необходимости оглядываться на того, кто сделался живым укором, пришедшим из глубины веков, нс застудим ли и вовсе слабую совесть, ежечасно неся гибель сущему на земле, не сделаемся ли уже при жизни глухими к земной боли истуканами посреди белых негреющих дней?..

Я хочу верить, что этого не случится. Я очень хочу верить.

Я стою и смотрю па байкальские волны, а потом медленно иду в тихую вечернюю неоглядь. А море все плещется, большое, грустное… священное.