Байкал. Книга 3
Шрифт:
Меня почему-то разозлил он, хотя, что ж, «почему-то» – в нём была обычная манера предвечных подшучивать свысока.
– Я под носом может статься многого не заметил, но ты под своим носом куда больше не разглядел: не понял, что предвечную учил наукам разным, – сказал я.
Он нахмурился, глядя на меня, перестало усмехаться.
– Я учил предвечную? Ты о ком это? – прищурившись, спросил Викол, хмурясь.
Вот тут пришла моя очередь с удовольствием насмехаться над ним.
– Вот видишь, Мировасор, как легко подшучивать над прочими, когда сам слеп и глух, да ещё и непроглядлив, – смакуя каждое слово, сказал я. –
– Аяя?! – у Викола от изумления вытянулось лицо, он выпрямился, переставая сидеть развалясь, и даже побледнел, вся его спесь улетучилась разом. – Ты… уверен?
Я расхохотался. Вообще-то от радости, наконец, я нашёл не просто предвечного, а того, кто знал Аяю сам, а не понаслышке. Наконец, есть тот, с кем я могу поговорить о ней, а нет просто поведать…
Мировасор с интересом наблюдал за нами.
– Аяя… так она тогда не сбежала, и не умерла… А… в день свадьбы Марея-царевича чудеса творились над скалистым лесом, это… она?
– Я не знаю, когда была свадьба Марея-царевича, – скривился я.
Да, он знал Аяю, но он знал её рядом с Мареем, моим навеки мучительным воспоминанием. Пока все, кто знал Марея, не уйдут за Завесу, он будет словно живой и это продолжит изводить меня.
– Свадьба была на Осеннее Равноденствие через полтора года, как она пропала из Авгалла. От ревности и разочарования в тот день она кудесила с погодой? Арий, если она такое может, она равна Богам, даже вон, Мировасор, не может сделать с небом того, что произвела она в тот день, и что после творилось с погодой всю зиму и весну, – серьёзно сказал Викол.
Серьёзным стало и лицо у Мировасора, он даже побледнел.
– Что было? – спросил он, выпрямляясь.
Мы с Виколом посмотрели на него, и, переглянувшись, рассказали, дополняя друг друга о той страшной зиме, что последовала за посвящением Аяи в предвечные, но я при этом был убеждён, что ничего она нарочно с погодой не делала и ничего такого не может, просто совпадение.
Но Викол покачал головой, а Мировасор и вовсе как-то приуныл.
– Нет, Арий, в нас силы Земли и Неба над нею, наши душевные переживания, наше счастье и радости собирают и разгоняют тучи, если в нас достаточно Силы. Ни от чего не изменяется внезапно погода. Я много изучал, никто и никогда не видел и не слышал, чтобы при посвящении происходило такое, как было в тот день, – сказал Викол.
На это мне нечего было сказать, я не видел посвящений других предвечных, что было в наше с Эриком, я не мог помнить, но, действительно, никаких суровых зим или иных погодных странностей не было после. И всё равно я не верил в то, что ужасы той зимы происходили из-за Аяи.
– Долго она болела после? – спросил Мировасор, хмурясь.
– Долго, и тяжело, я сам удивлялся. И Нечистый явился в первые же дни за ней… – растерянно проговорил я.
– В первые дни явился? – удивлённо проговорил Мировасор. – Она ещё не сделал ничего этакого?
Теперь Мировасор и Викол переглянулись.
– Он не приходит за всяким, – проговорил Викол.
– Он знает, кого сманивать к себе раньше всех, раньше самого предвечного оценивая его Силу, – отозвался Мировасор.
– Он раскрыл бы в ней
– Неужто сманить не смог? Как она устояла? Как она могла устоять? Против Него зрелый-то редко устоит, и то небывалая душа должна быть, а девчонка… Как это может быть, Мир?
Мировасор долго смотрел на меня и сказал, наконец:
– Из-за него устояла, – он кивнул на меня. – Верно, Арий? Любила тебя… Дар любви – большая редкость для предвечных. Мы легко внушаем любовь, но кто из нас способен испытывать её сам…
А Викол проговорил задумчиво.
– Всё же я не могу поверить, что Аяя… она такая, Мир, ты бы её видел… маленькая, хрупкая девчонка… Марей-царевич во всём Байкале не выбрал бы лучше, красивее, толковее, и они были счастливой юной парой. Но почему и куда же она вдруг подевалась? Была бы царицей…
– Не могут предвечные садиться на трон, такого никогда не было и не будет, не для того Сила вливается в нас, чтобы мы захватывали власть.
– Потому всё и сложилось так, как сложилось, – проговорил я, мне надоело и не хотелось больше, чтобы эти двое обсуждали Аяю да ещё с подозрениями, что это она наслала зиму, погубившую многих.
Мировасор снова посмотрел на меня:
– Воплощённая красота и любовь, так сказал Орсег… Это я ещё мог бы вообразить, но обоюдная любовь, н-да, Арий…
– Расскажи лучше, что ты знаешь о Байкале, – сказал я. – Что за потоп, ты так и не рассказал?
– Я знаю всё только из рассказа Кратона, а он от своего отца, который даже родился через сто лет после того, как они ушли с Байкала, так что всё это превратилось в легенду, я не знаю даже, был ли он в действительности… Хотя ты сам – легенда, в которую я не слишком верил, а ты вот он, передо мной.
– И что ты слышал всё же о Байкале? – спросил я.
– Что… Большая вода затопила все города, Море вышло из берегов… Понял я так. А Эрбин, твой брат, увёл людей из ваших земель и вот они пришли сюда, влились в местные народы, а ваши цари стали здешними царями. Здесь в те времена как раз оказался момент безвластия, после засухи и неурожая был мор, и прежний царь умер, не оставив наследников, вот Птах и стал первым из фараонов новой династии.
– Где же Эрбин сам?
Викол пожал плечами:
– Он не был здесь, ваши пришли сюда уже без него, должно быть он отправился назад на Байкал. Вы с ним привязаны к родине, в отличие от большинства предвечных, отрывающихся от родной земли ещё в первой молодости.
Глава 7. Гор
В путешествии, в которое я пустился с сыном фараона Кратона Гором, я провёл несколько месяцев, хотя идти от берегов Кеми до противоположных, финикийских, откуда мы некогда отправились с Мировасором, пути при попутном ветре было не больше месяца, даже трёх седмиц. Но молодой наследник не спешил, наслаждаясь плаванием, живо интересуясь всем, что видел, заходя во все порты, и мне он нравился этим. Он был похож на щенка, игривого и непоседливого, счастливого тем, что ему позволено, наконец, резвиться, как ему хотелось. А ему хотелось познания дальних горизонтов и новых стран, вольного ветра, иных лиц, чудес, различий с его родиной и восторга движения, больше ничего. Отличный выйдет из него царь, и хорошо, что его отец не стал проявлять самодурства и, скрепя сердце, отпустил сына от себя.