Байки деда Игната
Шрифт:
Дело в том, что после этого события наша Настя стала приглядываться к тому Паньку, может, даже из любопытства, что, мол, за «людина» такая мельтешит перед ее безгрешным взором? Да и Панько, не будь дураком, стал возле нее крутится, не так уж заметно, назойливо, чтобы вскорости намозолить очи и осточертеть хуже горькой редьки. Дружелюбно и не настырно… А особенно сошлись они на святках, когда наша молодежь устраивает общие веселья и изощряется в разных выдумках. Ну, в щедровках-колядках они не участвовали, то дело совсем детское, а вот в «Маланьях» и «Василях» — с полным удовольствием, и даже с радостью.
Для теперешних юнаков эти праздники отмерли, и их сейчас перезабыли, а в старину их обязательно проводили, и к ним готовились
А наутро, как раз на Новый год, припадал уже день святого Василия, или, понашему, Василя, и праздник продолжался. Только теперь уже главную скрипку играли хлопцы, был их черед. Были те же «маланьины блины», но уже с колбасой и пирожками — с мясом, «потрибкою», картошкой и всем, чем придется.
И еще на святках водили по улицам «козу» — было такое представление: наряжали кого-нибудь той самой козой — на голове маска с бородой и рогами, на рогах — колокольчик-бубенчик, на плечах — кожух, вывернутый мехом наружу, а сзади, само собой, хвост, и не такой, как у настоящей козы, короткий и никчемный, а настоящий, как у собаки или коня, и обязательно выкрашенный в голубой или розовый цвет. «Козу» сопровождала шумная кампания ряженых, в которой непременно присутствовали поводырь, тащивший «козу» на веревке, «дид», цыган, «мыхоноша» с торбой для угощений и подарков.
Могли быть и другие персонажи — бандурист, звонарь с колокольцем, дудочники, или довбыш (барабанщик). Сопровождали это шествие и несколько писняров, могли быть «брехач» и «подбрехач» — исполнители веселых шуток-прибауток и коротких баек. Так что дела хватало всем. Панько, по общему мнению, лучше всех управлялся с ролью «козы». Никто, как он, не мог впопад и невпопад так мекать на разные лады, вытворять замысловатые выкрутасы на четвереньках…
В общем, в скорости наша Настя, о том, может, сама не думая, подружилась с тем Паньком и через год после первого неудачного сватовства они обвенчались к общему удовольствию и радости. Особенно был доволен старый Касьян — в конечном счете вышло ведь все так, как он хотел, а значит, правильно и законно.
— Старые люди, — подчеркивал дед Игнат, — лучше знают, что треба молодым. Да только того молодые не понимают. Это Бог пожалел нашу Настю, и она не упустила своей судьбы, прожила с тем Пантелеймоном счастливо, душа в душу… И все мы были рады, что у нас есть така родичка, а у других, может, и нема!
III. О ВОЙНЕ-ЗАМЯТНЕ, О КАЗАЧЬЕЙ СУДЬБЕ
про то, как началась Первая мировой война, да про Гэбу — гарнизонную красавицу кошку да про Гэбу — гарнизонную красавицу кошку
— Про то, что война будет, мы знали загодя, — вспоминал дед Игнат. — Тогде воевали часто, то с турками, то с кавказскимы азиятами, то снова с турками, а то еще с японцами. И люди научились войны предугадывать. Так и тут. Еще года за три-четыре до того, как война началась, пролетела бородата звезда, по прозванию «комета». Народ знал: как звезда падает, то это к счастью, успей только загадать, пока не потухла! А тут — комета, не к добру… Потом, по словам деда, у отца дьякона курица петухом запела. Одно к одному… А вскоре солнечное затмение стряслось. Как черным платком прикрылось солнышко, не хочет на нашу грешную землю смотреть.
— Деды сказали: что-то будет! — улыбался дед Игнат. — Какая-то колготня, да случится! А что может быть? Ясно дело — война… Ну, а тут и царский манифест подоспел, мол, германцы идут на нас со страшной силой — надо обороняться. Надо, так надо, нам вроде не привыкать.
— Война называлось германской, — говорил дед Игнат, — а воевать опять пришлось с турками. Они, турки, были нашими давними врагами, неизменными и надежными. Как война, так они тут як тут. Мы, само собой, им немало насолили, не зря ж там малых диток, как разбалуются, русскими пугают: тихо, мол, а то урус прийде! Так и у нас кого назвать «турком», то вовсе не в похвалу: «ах, ты турок!». Га? То-то…
Хотя, по словам деда, не каждый настоящий турок такой уж «турок», каким его выставляют, бывает иной русский хуже того «турка», да только кто в этом сознается. А то еще талдычат про турецкую лошадь, мол, тупа и непонятлива. Конь он и есть конь, и не виноват, что его с мальства приучили понимать по-турецки. «Я ж ему русским языком кажу, — возмущается иной казацюга, а он не «тпру», ни «но»!..» А ты ему по-турецки скажи, может, он чего-нибудь да поймет. Конь все же…
— Но германца я побачил сразу же, — как бы с удовлетворением отмечал дед Игнат, — хоть и служил на Кавказе… Дело в том, что призванного на войну нашего деда определили в артиллерийские мастерские, расположенные в Туапсе, а портовые города российского Причерноморья с самого начала войны повадились обстреливать германские крейсера «Гебен» и «Бреслау», вроде как купленные турками у союзного им кайзера и тут же получившие турецкие имена-прозвища. Только их никто не величал по-турецки, все знали, что «Гебен» и есть «Гебен», а его чуть меньший браток — «Бреслау»… Они так в паре и ходили, и наш дед неоднократно видел их на туапсинском рейде, откуда те обстреливали порт и его округу.
— Оно ж, может, и нашим мастерским доставалось бы, — ухмылялся дед, — да только они были построены умно, за горою, хоть и близко от моря. Бывало, як пробьют тревогу, все больше на восходе солнца, а то ще и раньше, мы повылазим на свою горку и наблюдаем за бисовым германцем, а он здорово так знал свое погано дело. По словам деда, крейсер бывало жахнет из орудий одного борта и пока разворачивается — другой крейсер стреляет. Только отбухался, уже первый на месте и другим бортом по порту трах-тарарах! А тем часом его собрат, глядишь, развернулся… И споро так, отлажено. Хотя и дурное дело, а хитрое… минут десять-пятнадцать попричащают наш берег и сразу сматываются. Были они быстроходными, и береглись, чтобы наши моряки их не застукали… Да куда там, сколько не гонялись за ними военморы-черноморцы, все без толку, дюже скорые на утек были те германцы. За всю войну один только раз наши на них напоролись так, чтобы близко, и то случайно, в тумане. Пока разобрались, что к чему, немцы дали деру. Им, правда, вдогонку трошки влепили, да так, что «Гебен» на ремонте простоял не одну неделю.
Не забывали Туапсе и германские подводные лодки. Их в Черном море было несколько, и они тоже пакостили немало, и в основном безнаказанно. Одна только после набега на Туапсинский порт попала в «переплет» и выкинулась на турецкий берег, где ее и доколошматили с моря наши моряки.
Несколько раз дед Игнат выезжал в составе ремонтной бригады на турецкий фронт, даже получил там две или три медали, но ничего особенного от этих поездок в его памяти не осталось. Отвезли, мол, отремонтированную технику, привезли побитую, так — служебные будни… Видно, считал, что нам, его внукам, это неинтересно. А вот про туапсинское житье-бытье рассказывал с удовольствием.