Байки под хмельком
Шрифт:
– Так мы ж думали, вы уже на небеса собрались...
– Я?
– изумилась бабка Настя, ошарашенная ответом, Я? На небеса? Вы с ума сошли! Мне только семьдесят четыре! Надо ж, что удумали - заживо похоронить собрались!
Она резво поднялась с табуретки, взяла со стола бутылку, закрыла пробкой и опустила её в огромный карман своего халата.
– Ступай домой, - сказала она дочери.
– А вы?
– За меня больше не беспокойтесь. Я к Матрене...
Из кухни дочь слышала, как бранилась
– Ироды! И оградку уже припасли! Все стараются меня скорее в сыру землю упрятать.
Хлопнула калитка. А через час из дома соседки Матрены доносилась протяжная песня, исполняемая в два голоса:
– И никто не узнает, где могилка моя...
1997 г.
ЗАВЕЩАНИЕ
Когда дед Евграфыч, проживший долгую жизнь лихо и весело, стал помирать, то попросил свою старуху собрать рядом всех родных и знакомых. Когда пришедшие по последней воле старика окружили лежанку Евграфыча, склонили головы и стали печальными глазами буравить пол, дед тяжело вздохнул и сделал предсмертное завещание.
– Вы, это самое...
– наморщив лоб, почти шепотом сказал он, - свои нюни над гробом не распускайте. Не хрен мою жизнь оплакивать. Дай Бог так каждому прожить. Горе нашу семью обходило стороной, в доме достаток был, да и я за свою жизнь покуражился и повеселился вволю. Столько водочки попил, столько баб перепортил...
После этих слов он посмотрел на свою старуху и сделал поправку:
– До тебя, Авдотья, до тебя это было.
Он на несколько минут закрыл глаза и замолчал, будто в последний раз хотел прокрутить в памяти былые денечки.
– Так вот, - продолжил он свое предсмертное завещание, - Ни над гробом, ни на поминках слез не лить. Выпейте хорошо, закусите, спойте мою любимую про Петрушу на тракторе. И на могилке, чтобы всегда стопочка стояла. Словом, чтоб тут все без причитаний было. Может быть, и мне тогда веселее на том свете будет.
А через пару часов дед Евграфыч представил Богу душу.
Старуха запричитала, но её тут же одернули:
– Ты что, мать, не слыхала последнего завещания?
Авдотья тут же вытерла кухонным полотенцем глаза и пошла в сельсовет вызывать скорую.
Приехали врачи, констатировали смерть, забрали тело и увезли в морг вскрытие делать. Сказали лишь, чтобы через пару деньков приехали и забрали то, что раньше было веселым дедом Евграфычем.
Бабы по домам разошлись, готовиться к похоронам и поминкам, а мужики, выпив пару бутылочек, выставленных Авдотьей, сколотили домовину и ушли копать могилу. Там, на кладбище и набрались до поросячьего визга. За полночь растаскивали их жены по избам, а те в солидарности хриплыми голосами пытались петь: "Прокати нас, Петруша, на тракторе. До околицы нас прокати..."
Прошло два дня. Мужики, следуя последней заповеди
Ранняя осень обильно усыпала дорогу листьями, и как будто напоминала о скоротечности человеческого бытия.
Приехали к моргу и, поддерживая друг друга то ли от страха, то ли чтобы не упасть, плотной толпой, как большевики перед расстрелом, двинулись на освидетельствование трупа.
Молодой санитар, смачно хрустя солененьким огурчиком, подходил к столам, на которых лежали покойники, приподнимал простынь и спрашивал:
– Этот?
– Да ты, что пьяный что ли?
– в один голос отвечали мужики, - Это же баба лежит!
Санитар, не обращая внимания, подходил к другому столу, открывал лицо покойничка и снова спрашивал:
– Этот?
– Не-е-е, - уж молодой очень. Ему бы жить да жить.
– Этот?
– Не-е-е. И это не Евграфыч. Наш высокий был.
– Этот?
– санитар доел огурчик и вытер о простынь, которой было накрыто мертвое тело, руки.
Мужики столпились около стола.
– По-моему он, - сказал самый трезвый сосед Евграфыча, - Как смерть меняет человека.
Сын деда, услышав слова соседа, отвернулся и не сдержав себя стал наматывать на кулак пьяные слезы.
– Ставьте бутылку и забирайте, - сказал санитар и, забрав магарыч, пошел в дежурное помещение.
Деда с горем по полам обрядили в костюмчик, уложили в домовину, закрыли крышку и понесли к машине. В кузове дернули ещё по сто пятьдесят и все обратную дорогу ехали молча. Потому что спали.
Бабка Авдотья, как только с машины сняли гроб, обхватила его руками и, не отпуская так, и шла в дом, пошатываясь в такт мужикам, тащившим домовину.
В комнате поставили на табуретки, открыли крышку и... Авдотья рухнула на пол как подкошенная. Дочери и соседки округлили глаза и в один голос заорали:
– Это не наш дед!
– Че с ума сошли?
– сделал обиженное лицо самый трезвый сосед, - А чей по вашему? Пушкина?
– Сволочи пьяные, - визжали женщины, - Это не наш дед!
Шофер "ЗИЛа", смекнув что предстоит новый визит в морг, постарался опрокинуть в рот стакан самогона, но одна из женщин, пулей бросилась к нему и вышибла стакан из руки.
Надышавшись нашатыря, очухалась Авдотья:
– Ироды пьяные, - заплакала она и стала сама собираться, чтобы ехать в районный морг.