Байки Семёныча. Вот тебе – раз!

Фрост Игорь

И вот я к чему все это. В те времена одним из подпольных бизнесов узбекистанских корейцев была продажа маринованных овощей, изготовленных по древним корейским рецептам и упакованных в длинные целлофановые пакеты, затянутые сверху ниткой. Немного позже этот бизнес прибыл и на просторы России и даже некоторое время процветал, наплодив по крупным супермаркетам и мелким магазинчикам большие секции или малюсенькие прилавки, за которыми восседала улыбчивая кореянка и предлагала необычайно широкий ассортимент так называемых корейских салатов, но родилось все это, как ни крути, в тогда еще вполне себе советской Средней Азии. На прилавках колоритных среднеазиатских базаров и базарчиков у такой корейской торговки выстраивались целые ряды пакетов и пакетиков, наполненных и маринованной капустой, и баклажанами в остром соусе, и стеклянной лапшой – фунчозой, хочешь с овощами, а хочешь – так и без овощей, и хе из сырой и маринованной рыбы, и даже таким деликатесом, как маринованные свиные ушки. Много, очень много всего вкусненького у такой продавщицы-салатницы на прилавке имелось! Но особенно много было чимчи – сочной морковки, тонко нарезанной соломкой и замаринованной

в уксусе со специями и изрядной толикой жгучего красного перца. Добрая половина из всех представленных на прилавке пакетов содержала именно этот морковный чимчи. Она оранжево блестела так, будто в Нидерландах наступил День их нидерландского короля, или того лучше – День их же нидерландской королевы. Еще издали, даже не зная заранее, где именно расположены торговые места корейских салатниц, найти их можно было по сполохам оранжевого зарева морковного салата, о существовании которого, кстати, в двух настоящих Кореях даже не догадываются, потому как там, в этих настоящих Кореях, никто морковку так не готовит и так ее не называет. В самих Кореях, как я уже и сказал, про такую морковку даже не слышали никогда и на вопрос: «Где купить чимчи?» – начинают качать головой в знак недоумения и потом, пошушукавшись между собой пару минут, виновато сообщают: «А нету», – и широко разводят руки в стороны в знак полного отсутствия такого вещества по всей территории двух, не особо дружественных Корей. Так что, как ни крути, а морковка чимчи – наше, понимаешь, изобретение. Исконно советское.

Эта чимчи прекрасно шла как самостоятельный салат под свежую лепешку и изумительно годилась на закуску ко всяческим напиткам. Ее, этой морковки, продавалось и съедалось в разы больше, чем всего остального богатства корейского маринадного искусства. И она, эта морковка, у всех остальных местных жителей ассоциировалась с корейцами так же надежно, как у североамериканцев русские ассоциируются с медведем и балалайкой. Ну и, понятное дело, Виталик, как нормальный кореец, по причине, описываемой выше, где-то в глубинах детских мозгов пяти своих товарищей по общепринятой инерции ассоциировался с той самой приснопамятной чимчи. И так как всем в принципе было без разницы, каким языком пользоваться, Виталик в самом начале получил прозвище Сабзы, что на чистом узбекском языке означает не что иное, как ту самую морковку. Но далее буква «С» из Сабзы куда-то сама по себе исчезла, как это часто бывает с буквами, и Виталик стал почти что татарским Абзы. Ну а поскольку прозвища и уличные клички прилипают к нам лучше, чем собственная кожа, и со временем мы их просто перестаем ощущать, считая, что мы так и должны зваться, и Виталик наш ни на Сабзы в начале своей уличной карьеры, ни на последовавшего затем Абзы внимания особого не обращал. Да и вообще, нужно признать честно, что у всей шестерицы с логикой в присвоении прозвищ был большой дефицит и прозвище каждого из них нуждалось в долгом анализе и задумчивом осмыслении. Так что татарское прозвище кореец Виталик принял спокойно и носил с гордостью, продолжив жить в ипостаси «татарского дядюшки» многие и многие годы.

Ну, так вот, я продолжу…

В школе, вокруг которой сегодня мои истории крутятся и где эти шестеро учились, двоих из которых вы теперь поименно знаете, в целях воспитания здорового тела для вместилища здорового духа был в свое время замечательный спортивный зал возведен. А потом, взяв в расчет, что тут вам не Сибирь, понимаешь, и почти круглый год на улице среди свежего воздуха и натурального солнечного света спортивными упражнениями утруждаться можно, еще и практически полноразмерный стадион к школе пристроили. Находился этот стадион на некотором удалении от главного корпуса школы, и отделяла их друг от друга густая полоса шикарных и богатых зеленой листвой тополей и кленов, стоящих стеной как раз между школьным корпусом и этим самым стадионом. Сам стадион имел полноразмерное футбольное поле, беговую дорожку, как и положено четыреста метров длиной по кругу, огромную бетонную стенку для отработки ударов мячом по нарисованным краской футбольным воротам и отдельно стоящее здание раздевалок, как и положено для девочек и мальчиков отдельно. В общем, отличный был стадион! Правда, из-за местных климатических условий зеленой травкой он покрывался где-нибудь к середине февраля, но уже к концу апреля под нещадным солнцем и в жару под тридцать градусов эта травка жухла, вяла и превращалась в жесткое и выгоревшее мочало, островками разбросанное по пыльной поверхности стадиона. По всему футбольному полю, одним словом.

Зрелище было удручающим, и спортивные школьники, сдающие нормативы ГТО или режущиеся в футбол «пять на пять» на пыльной поверхности пересохшего и растрескавшегося кое-где поля, вызывали боль в душе физрука и постоянные порицания в речах директора. Физрук даже как-то перепахал нанятым за свой счет трактором весь стадион и засеял его какой-то якобы особо устойчивой газонной травой, уверив директора в том, что «такая даже у арабов в Сахаре растет» и что вот теперь-то стадион завсегда точно зеленым будет. Но эта чудо-травка даже не взошла, а стадион стал напоминать колхозное поле, перепаханное под посадку картошки. Бегать по нему стало решительно невозможно, и все спортивные мероприятия, во избежание вывихнутых лодыжек и сломанных ног, после той эпохальной аграрной операции физрука происходили пешком. Помимо спортивных увеселений, стадион привлекал еще и своей визуальной изолированностью от главного корпуса и постоянно открытой раздевалкой для мальчиков, в которой можно было в некотором комфорте быстренько переписать домашнее задание у того, кто его каким-то чудом сделал. Огорожено было это спортивное хозяйство двухметровым забором, исполненным из железных решеток, закрепленных на стальных трубах-столбах. Сам забор, если честно, нашей шестеренке потребовался всего один-единственный раз, и именно об этом случае я сейчас рассказываю.

Итак…

В неисчислимом боекомплекте шестеренки были и такие взрывающиеся девайсы, как учебные шумовые гранаты, в простонародье

именуемые взрывпакетами. Такой взрывпакет представлял собой небольшой, сантиметров восемь в длину, картонный тубус, наполненный скромной массой взрывчатого вещества, с гордо торчащим запальным шнуром, толстым, как мизинец взрослого дядьки. Взрывалось такое военное изделие хоть и громко, но вполне себе безопасно, не неся очевидного риска повреждения окружающих строений или случайных прохожих. Применялись они в основном при проведении войскового обучения вновь прибывшего солдатского состава и для вычисления минимально необходимого запаса чистых штанов в каптерке на момент проведения следующих учений. Шестеренка периодически развлекалась подрывом этих пакетов на городских пустырях, но больше от скуки и желания немного пошуметь, нежели в целях какой-то специальной операции вроде сожжения танка, о котором я выше рассказал. Однако после получения эмпирического опыта по подрыву малого количества вещества в замкнутом пространстве и того эпического результата, каковой удалось получить с дверью Анны Сергеевны, парнями было сделано коллективное умозаключение о том, что взрывпакет, помещенный в замкнутою среду, «…должен бахнуть куда как круче, чем та жалкая пукалка в двери русички…»

И ровно так же, как в свое время с капсюлями, всеобщее внимание было направлено на поиски подходящей замкнутой среды, куда упомянутый взрывпакет удачно разместиться смог бы. Изначально таким пространством рассматривался шаровидный аквариум географички, стоявший на подоконнике и служивший местом вечного упокоения многострадальных рыбок, дохнувших из-за жары и мгновенно зацветающей воды. Однако потом с сожалением было констатировано, что незаметно утащить аквариум будет сложновато и у него, аквариума, слишком широкое горло, чтоб его можно было считать полноценно замкнутым. Хотя все безоговорочно согласились, что разлет стеклянных осколков и зеленой вонючей воды с трупиками пескарей, во главе которых летел бы трупик упокоившегося сомика по имени Мандисабель, стал бы шикарным зрелищем. Потом объектом, вполне подходящим для реализации задуманной стратегии с замкнутым пространством, попытались рассматривать глушитель военруковского Москвиченка, неосмотрительно паркуемого им, военруком, на школьном дворе ежедневно. Очень уж взрывпакет диаметром своим подходил под эту самую выхлопную трубу! Плотненько так подходил, с легким натягом. Ну прямо как капсюль в замочную скважину! Они даже сходили пару раз примерить, даже спички при себе наготове имея… Но потом пришли к грустному умозаключению, что порки такого эпического размаха никто из них не выдержит, а бежать из семьи на Крайний Север или в пампасы Южной Америки – оно того не стоит.

В конечном счете, в очередной раз следуя в мальчуковую раздевалку при школьном стадионе по какой-то своей неотложной надобности, Виталик Абзы замер у стадионного ограждения, и в глазах его засветилась все нарастающая в своей правоте мысль. Стальные столбы ограждения, отстоящие друг от друга на расстоянии трех метров, сделаны были из стальных труб диаметром никак не меньше ста миллиметров. Такой столб, надежно врытый в землю и не имеющий визуального контроля со стороны школы, – это ли не подарок Судьбы в решении вопроса замкнутого пространства?! Абзы догнал своих однокашников, так опрометчиво проскочивших мимо судьбоносного презента, и, поблескивая лихорадочным возбуждением в глазах, заговорщически прошептал: «Миномет! Нужно сделать миномет!» При этом он радостно щурился и без того очень узкими глазами и тыкал пальцем в сторону стадионного забора.

Парни, будучи от природы крайне сообразительными и фантазией ничуть не обделенными, красочное изложение идеи Абзы о взрывпакете восприняли почти мгновенно и на «Ура!». Теория о взрывающемся тубусе, сброшенном в трубу и плотно законопаченном тряпочным пыжом, в мозгу каждого из них быстро нарисовала картину эпической минометной стрельбы, понятное дело – по врагам Отчизны. Они в те времена вообще все были очень сильно патриотичны, что и было хорошо. Идея минометного забора была принята на ура, и в раздевалку бросились опрометью не сочинение для Анны Сергеевны друг у друга переписывать, а план снаряжения заборной мортиры в деталях разработать и утвердить. Взрывпакетов у них было. С хорошим таким запасом было. На три ротных учения хватило бы, а вот пыж и длинный шомпол, без которых миномету ну никак не состояться, предстояло еще где-то найти.

Техническим работником, а попросту – уборщицей, трудилась тогда в школе женщина-узбечка средних лет по имени Бегимай. Вполне традиционное тюркское имя, имеющее невероятно красивый и поэтический перевод: «моя лунная госпожа». Видимо, родители Бегимай не были обделены поэтической фантазией и когда-то очень давно родившуюся Бегимай любили сильно и беззаветно, потому и имя для девочки выбрали красивое и слегка сказочное. Школьные же хмыри, имея мало мозгов и еще меньше сострадания, ежедневно считали за необходимость проорать вслед заслуженной женщине очень смешную, как им тогда казалось, шутку: «Бегимай, беги мой!» Адиёты, как ни крути!

Эта женщина в национальной одежде, с убранными под национальный платок волосами, с красными натруженными руками и очень грустными глазами неустанно что-то терла и постоянно что-то отмывала по всей школе, не реагируя на тупую шутку, и, кажется мне, в глубине души даже жалела этих мелких придурков. По всей школе, в затаенных местечках, Бегимай хранила множество ведер и швабр с тряпками, чтоб не таскаться с одним комплектом по длинным школьным коридорам, и, конечно же, наши парни знали, под какой из лестниц и в каком потаенном углу у Бегимай хранится такой поломойный комплект. По общему умозаключению, Бегимай обладала недостающим боекомплектом, достаточным для превращения стальной трубы в полевую мортирку. Отличным пыжом должна была стать половая тряпка, а шомполом – длинная ручка швабры. Далее, прошмыгнуть в инвентарный схрон Бегимай и уволочь швабру и тряпку было простым делом незамысловатой техники. Отломив от швабры нижнюю планку и намотав на получившийся шест поломойную тряпку, пованивающую плесенью и довольно поношенную жизнью, благоприобретенный комплект перепрятали в собственный схрон до момента проведения стрельб.