Байки Семёныча. Вот тебе – раз!
Шрифт:
В назначенный день в школу было принесено три взрывпакета и из потайного хранилища извлечен ранее украденный комплект моющих принадлежностей Бегимай. Некоторое время решали, сухим или мокрым пихать пыж. Сухой, понятное дело, в трубу запихивать куда как проще, а мокрый зато хорошо уплотняется, что в их взрывном деле очень и очень важно. Правда, и в мокром пыже был минус. Высохшая тряпка хоть и выглядела страшной серой рванью, вонять болотом и цветущим сыром переставала, но стоило только ее в воду погрузить и на свет Божий извлечь, так она обязательно вновь вокруг себя амбре солдатских портянок, в которые три килограмма пенициллиновой плесени завернули, распространит и всем окружающим по носу треснет. Оперировать таким зловонным пыжом без резиновых перчаток и противогаза все отказывались наотрез. В итоге пошли на компромисс
Время «Ч» было назначено на те полтора часа, в которые проходили два кряду урока труда у мальчиков. Сами уроки трудового воспитания проводились в отдельно стоящей мастерской, и оживленной беготни в урочный час по коридорам школы от шестеренки не требовалось, а трудовик, которого все мальчишки школы любовно именовали папой Женей, за хаотичным передвижением утруждающихся пацанов по достаточно просторной мастерской уследить успевал не всегда. Да и вообще, папа Женя, будучи по состоянию своей души философом-стоиком, а по строению своего организма двухметровым гигантом-добряком, обязательным наличием учеников на этих, не сильно-то и нужных для аттестата уроках, особо не заморачивался. Поэтому лучшего времени для оперативной отлучки и проведения минометного салюта подобрать было просто невозможно. Ну не ночью же, на самом деле, сюда приходить!
Ну и вот, в выбранную субботу, а в то время в школах учились шесть дней в неделю, все шестеро весь первый урок труда намеренно и настырно лезли на глаза к папе Жене с самыми разнообразными надобностями и самыми, иногда совершенно тупыми вопросами. Задачей этого замысловатого действа было зафиксироваться в памяти папы Жени как можно глубже, чтоб потом, в случае допросов с пристрастием, можно было совершенно спокойно отмазываться: «Да я на труда-а-а-ах бы-ы-ы-ыл! Вы вон хоть у Евгения Владимировича спросите!!!» В том, что и допросы, и пристрастие будут, все шестеро не сомневались ни одной минуты. Это же обычное дело! Ну вот, зафиксировавшись в воспоминаниях папы Жени в последний раз за пару минут до звонка на перемену жалобой на ушибленный молотком палец, все шестеро улепетнули из мастерской.
Терпеливо переждав десять минут оруще-суетной перемены, уже никуда не торопясь и медленно наполняясь предвкушением будущего события, ребятишки извлекли из собственного схрона всю необходимую амуницию и вооружение. Удостоверившись в том, что все нужное наличествует, слегка намочив тряпку-пыж в ведре с водой и в самый последний момент справедливо решив, что «три – оно всегда мощнее одного бабахнет», изолентой смотали между собой три взрывпакета в один термоядерный бомбопакет. Прихватив это взрывоопасное добро, все шестеро столпились вокруг избранного столба, которому сегодня Судьба ссудила роль полкового миномета. Обязанности в проведении стрельб были распределены так:
• Игорь со странным прозвищем Питер поджигает бомбопакет и вбрасывает его в трубу, стараясь отскочить от нее как можно быстрее, дабы освободить место для «пыжовой» бригады. Рост Питера был сильно близко к метру девяносто, потому вытянутыми вверх руками он доставал до потолка в бабушкиной панельно-типовой квартире, а уж дотянуться до верхнего края двухметровой трубы ему труда не составляло вовсе;
• Хохол держит наготове пованивающий пыж и кривоватый швабренный шомпол и в нужный момент, как только длинный Игорь отскочит от трубы, передает их Абзы для оперативного воссоздания миномета. Абзы, дабы не замешкаться и нужного момента не упустить, замер рядом с Хохлом в позе бегуна-спринтера, ожидающего выстрела стартового пистолета;
• Саня со странным прозвищем Мент и Лёша с удивительно нетипичным прозвищем Лёша быстренько подсаживают Абзы на решетку забора и по возможности не позволяют сердешному с той решетки сверзиться;
• Эркин с ну очень странным прозвищем Чупа, находясь на некотором отдалении от артиллерийской площадки, наблюдает за передвижением учительского состава, не занятого в уроках. На шухере стоит то есть.
Итак, все на местах, роли выучены, спички взведены, и «раз, два, три – страус пошел!!!»
Без всяких предварительных репетиций, пользуясь исключительно давнишней спаянностью в психике и групповой отработанностью в порядке действий, шестеренка сработала четко
И тут, товарищи дорогие, не дожидаясь полного доведения пыжа на его положенное место, оно бумкнуло! Нет, не хлопнуло, не стрельнуло и даже не бабахнуло, а именно бумкнуло!!! Раскатистым, басовитым «бум-м-м-м», будто это вовсе не труба стальная, стадионный забор на себе несущая, а какой-нибудь самоходный миномет «Тюльпан» двухсоткилограммовой миной по супротивнику шандарахнул. Если кто-то видел в кино, а может, даже и в жизни, как стреляет такая шестиметровая труба от нефтепровода «Дружба», задранная в небесную высь, тот поймет, как именно бабахнула труба стадионного забора. Гулко и с металлическим лязгом. С вылетом столба копоти и легким землетрясением в радиусе пары сотен метров, взметнув в небеса тряпочный пыж, частично развалившийся на куски и оставляющий за собой дымный след черного цвета. Вслед за тряпичным пыжом из ствола заборного миномета вылетело здоровенное кольцо смрадного дыма. Черный бублик, клубясь и расширяясь, взмыл в небо вслед за пыжом и там растворился в воздухе, оставив после себя лишь густой запах сгоревшей бани.
Мощь взрывной волны, зажатая в тесном пространстве стомиллиметровой трубы, оказалась настолько велика и эффективна, что от нее, от трубы этой, равно как до этого и от двери кабинета № 8, отслоились толстенные залежи краски, которой трудолюбивый физрук из года в год перекрашивал это заборное сооружение. Потому как краску выделяли либо голубую, либо зеленую, осколки красочных наслоений особым богатством палитры не порадовали и, блеснув цветами травы и неба, разлетелись в разные стороны от столба, засеяв собой пятиметровый радиус. Кроты, до этого времени без особой опаски пребывающие в своих подстадионных норах и, если честно, вполне себе благоденствовавшие, получив сейсмический пендель небывалой допрежь мощности, сорвались с насиженных мест и, прокладывая туннели со скоростью шахтера-ударника Стаханова, разбежались во все подземные стороны. Зеленая стена деревьев, отгораживающая стадион от главного корпуса, под действием взрывной волны слегка накренилась в сторону от стадиона и через пару секунд, вернувшись в вертикальное положение, осыпала школьный двор двумя центнерами преждевременно опавших листьев и тушками индийских скворцов, утерявших сознание от такой неожиданности. Школьные окна протяжно звякнули, в этот раз, в отличие от случая с дверью, более басовито и протяжно, а дверь парадного входа захлопнулась с такой силой, что чуть было не вынесла всю дверную коробку целиком. Звякнули, кстати, все окна без исключения. Даже те, которые располагались на обратной от полевых испытаний стороне школьного корпуса.
Военрук, в этот момент преподававший ученикам восьмого класса технику прицеливания посредством пневматической винтовки, проявив чудеса недюжинной реакции, громогласно скомандовал: «Ложись!» – и сам же своей команде незамедлительно последовал. Преподаватель физики, расположивший свое царство «науки о природе в самом общем смысле» ровно под кабинетом военрука, человек безусловно гениальный, но не чуждый человеческим слабостям, заседавший в этот момент в отдельном лабораторном кабинетике и намеревавшийся потребить сотню грамм «беленькой», эти самые граммы от неожиданности расплескал почти полностью. Расплескал и, с сожалением взирая на мокрый от водки пиджак, пообещал кого-нибудь обязательно убить. Преподавательский состав женского пола, включая Анну Сергеевну, надо отдать им всем должное, уже без суеты и паники принялся выводить на улицу классы, которым в тот момент посчастливилось на их уроках знания получать. И только директор, привыкший уже всякие стихийные бедствия на счет шестеренки относить, даже бровью не повел и, подумав: «Ну вот, опять…», отложил в сторону журнал «Наука и жизнь» за август 1982 года и неспешно двинулся к выходу.