Баженов

Пигалев Вадим Алексеевич

Тем временем тучи над масонами все больше сгущались. Этому в немалой степени способствовала и международная обстановка. После объявления в 1787 году второй турецкой войны стало очевидно, что Пруссия и Швеция относятся к России враждебно. А между тем покровителями русских «братьев» были именно прусские и шведские масоны. Екатерина поспешила связать это с международной и внутренней интригой, с возможным существованием заговора. Тем более что иностранные дипломаты и тайные масоны — агенты, как было доложено императрице, зачастили к наследному принцу Павлу. Было решено установить негласный контроль за перепиской масонов, особенно с зарубежными «братьями», а также следить за визитерами к Павлу, в том числе за Баженовым, который

уже неоднократно бывал в Гатчине и находился под подозрением. Желая усилить контроль за Москвой, Екатерина назначила князя Прозоровского главнокомандующим, ибо он отличался исполнительностью, во всем любил дисциплину и порядок.

О принятых мерах, в том числе секретных, каким-то образом тут же узнали масоны-иностранцы, руководившие русскими «братьями». Кое-кто поспешил выехать из России, другие затаились, приняли меры предосторожности. Барон Шредер, в частности, приказал русским масонам прекратить (до особого указания) всякую переписку и сношения с зарубежными масонами. При этом он ссылался на указания орденских начальников, которые категорически запретили принимать в ложи новых членов и объявили так называемый «силанум» — молчание. Однако многие русские масоны, ничего не подозревая и не усматривая в своих действиях никакого греха, продолжали свои «работы» в ложах и особой осторожностью не отличались.

Предусмотрительность масонов-иностранцев была не случайной. Через полмесяца после назначения Прозоровского главнокомандующим императрица в собственноручной записке интересовалась численностью масонов: «Касательно известной шайки полезно будет без огласки узнать число людей, оной держащихся: пристают ли вновь или убывают ли из оной». По мнению Прозоровского, «сия шайка» пустила в Москве глубокие корни. Он сообщает, что масоны всюду: в университете, в церкви, в ученых собраниях, в купеческом обществе, они организуют свои типографии, лечебницы, а своих учеников-семинаристов всячески стараются проводить на влиятельные места и всюду имеют своих ставленников и шпионов.

Екатерина II немедля замечает: «Имена семинаристов нужно знать, паче же тех, кои постриглись, дабы не попались в кандидаты епархиальные для епископства».

В ноябре 1791 года Н. И. Новиков, испытывая финансовые затруднения и чувствуя, что над ним сгущаются тучи, был вынужден подписать «Акт уничтожения типографической компании», Однако масонские книги, запрещенные Екатериной II, продолжали выходить. Они печатались в «тайной типографии», расположенной в доме, где жил Шварц, близ Меньшиковой башни. Рабочие здесь были особые — немцы. Это роняло еще большую тень на Новикова, так как книги, печатаемые в этой типографии, выходили под маркой новиковской типографии и часто без указания года. Таким образом, эти книги могли в любое время приписать Новикову, обвинив его в злостном нарушении государевых указов.

Политическая атмосфера в 1791 году еще больше накалилась. Произошел разрыв со Швецией, сопровождавшийся военными действиями. К границам Курляндии двинула свои войска Пруссия. Грозила выступлением Польша. В Англии шли приготовления к выходу флота в Балтийское море. В экономике России, как и во Франции накануне революции, наступил застой. В правительственном аппарате царили разногласия, подогреваемые вельможами-масонами, кои были недовольны действиями императрицы и страшились возможных последствий. Весной 1791 года Екатерина II, по свидетельству приближенного ко двору масона Лопухина, подписала указ о производстве следствия над «мартинистами». Она передала его графу Безбородко. Но последний не торопился пускать указ в ход, так как «не видел повода» и считал, что преследование масонов «не соответствует славе Екатерины».

Зимою 1791/92 года Баженов, выполняя волю масонов, нанес очередной визит Павлу. Наследник престола встретил на сей раз архитектора не очень дружелюбно. Но, узнав, что зодчий прибыл предупредить

его о надвигающейся опасности, Павел весьма подобрел. Цесаревич тут же уничтожил все компрометировавшие его документы. Затем он счел возможным отблагодарить Баженова.

— Я, как ты знаешь, определен матушкой генерал-адмиралом русского флота. Не желаешь ли ты, друг любезный, быть со мною рядом? Я предлагаю тебе поступить на службу в Адмиралтейство по архитектурной части.

Друг зодчего Каржавин писал, что Баженов «вступил в оную службу на 700 рублей жалованья, продав свой дом в Москве, а в Петербурге, заводясь всем нужным, снова пришел до совершенного разорения, когда государь-наследник, выпрося его из ведения императрицы, принял под свое покровительство и поправил состояние его, определив его к разным местам и детей его в собственный свой штат…».

13 апреля 1792 года Екатерина подписала указ Прозоровскому, в котором она велела подобрать «надежных» людей и произвести обыск у Новикова, как в московском его доме, так и в деревне. Одновременно с осмотром имения Новикова Прозоровский подверг обыску и книжные лавки. Запрещенных ранее книг было найдено немало. Имел ли к ним отношение Новиков? Трудно сказать. Ведь многие книги печатались в «тайной типографии» без его ведома. Но их наличие у торговцев и на складах было достаточным основанием для обвинений, ибо объективно складывалось впечатление, что Новиков знал об их существовании, но умышленно молчал.

25 апреля в Москве началось следствие.

На основании масонских бумаг Прозоровский в период следствия делает вывод, что «вольные каменщики» отрицают существующую организацию государства и церкви. Их цель — создание особой космополитической организации, членам которой «в присягу вмещено, что повиноваться они безмолвно должны главному начальнику, но кто он таков, об нем не спрашивать». Прозоровский замечает: «О государстве и отечестве нигде в розовых кавалерах (т. е. у розенкрейцеров) не видно; да, кажется, отечества быть у них и не может, как они братья со всеми в свете масонами» и стремятся «ввести единозаконие в свете». От таких людей, по мнению Прозоровского, немалый вред, «ибо которые вошли и привязались к ним, те все удаляются от всякаго государственнаго служения». Прозоровский предложил не передавать дело в обычный суд, чтобы лишить возможности масонов и обывателей «замешать оное дело». Екатерина прислушалась к этому совету и 10 мая 1792 года приказала А. А. Прозоровскому переправить Новикова в Шлиссельбургскую крепость, «а дабы оное, — писала она, — скрыть от его сотоварищей, то прикажете везти его на Владимир, а оттуда на Ярославль, а из Ярославля на Тихвин, а из Тихвина в Шлюшин, и отдать тамошнему коменданту; везти же его так, чтоб его никто видеть не мог, и остерегаться, чтоб он себя не повредил».

Далее допросное дело было передано С. И. Шешковскому.

Разбирая масонские бумаги, Прозоровский наткнулся на записку о Павле, составленную Баженовым. Это был отчет архитектора о его очередном визите к цесаревичу. По этому поводу Новикову были представлены вопросные пункты. Из показаний следовало, что это не первоначальный вариант записки. Отчет значительно отредактирован. Однако на основании первоначального варианта, как выяснилось на допросе, была сделана выписка «о образе мыслей той особы и по переводе отдана барону Шредеру, который хотел об этом писать в Берлин…».

Императрица, пришедшая в негодование и считавшая, что это есть свидетельство заговора, была вынуждена обратиться за разъяснениями показаний масонов к великому князю.

Но Павел все отрицал и даже, кажется, сумел убедить Екатерину, что это все наветы и «клеветническо-лакейские намерения». Императрица решила этот вопрос не заострять, чтобы не давать поводов для лишних разговоров. Однако подозрения остались, о чем свидетельствуют ее возражения на показания Новикова, найденные в следственном деле.