Бажоный
Шрифт:
Взревел дизель, и самоходка, отшвартовавшись от берега, набрала скорость и проскочила деревню с ожидавшими ее на берегу людьми. Вадим Николаевич позвал ребят в рубку.
— А ну, орлы, к штурвалу. Здесь глубина позволяет фарватером до деревни Устькымы идти. Старшим Николка остается. А мне надо помочь Ефросинье Сергеевне ужин сготовить. В случае чего дайте сирену — выскочу.
— Вадим Николаевич, а как же сломанный дизель? — высказал опасение Василек.
— А это я, ребята, пошутил, — успокоил его капитан. — В каждой деревне пассажиров много.
Дизель действительно работал ритмично. И Василек с гордостью крутил штурвал: чуть направо, чуть-чуть налево. Баржа повиновалась ему.
Навстречу мчался ледяной поток. Река была сплошь покрыта плывущими островками шуги. Но самоходка, кроша маленькие льдинки, на полном ходу шла фарватером реки.
Миновали крупное село Койнас на левом берегу. У самой воды толпились люди, размахивающие руками. Было ясно, что они ждали самоходку, чтобы уехать с ней. Но Вадим Николаевич из кубрика не вышел. А указаний приставать к берегу он не давал.
За селом река круто повернула влево. И теперь вся масса льда стала прижиматься к берегу, полезла на смерзшийся припай. Льдины наползали друг на друга, вставали дыбом, переворачивались и замирали, задрав обломанные края.
Начали сгущаться сумерки.
— Теперь поведу я, — взялся за штурвал Николка. — Мне в темноте идти не впервой и река знакома, все лето с отцом по ней хожу.
Вскоре в небе замерцала далекая полярная звезда. И выплыла луна. Всматриваясь в ближайший берег, Василек разглядел у самого уреза воды медведя.
В курьях в это время много рыбы собирается: хоть ушатом черпай. Вот медведь и облюбовал себе такое местечко. Но, услышав шум дизеля самоходки, насторожился.
— Смотри! Смотри, Николка! Медведь рыбу ловит!
— Где?! Где?! — Николка всматриваясь, отпустил штурвал, и баржа все ближе и ближе подходила к берегу. — Действительно, медведь. А что он в воде делает?
— Как что? Рыбу ловит. Наестся досыта, дня три по лесу побродит и в берлогу на зиму заляжет. Она у него уже приготовлена.
— Откуда ты все это знаешь? — недоверчиво спросил Николка.
— В деревне у нас все ребята про это знают.
— Может, ты и медведя знаешь? — пошутил Николка.
— Да, я встречался с ним в лесу, — ответил Василек.
— Ну ты и мастер заливать, Василий, — даже присвистнул Николка.
— Не веришь? Посмотри — у него грудь белая.
Николка включил сирену, и медведь предусмотрительно скрылся за елками.
— Что сирену включали? — появился в рубке Вадим Николаевич.
— Медведя на берегу увидели. Поэтому и сирену включали, чтоб испугать, — объяснил Николка.
— А медведя… Приходится порой их здесь встречать. И даже случалось, что медведь перед баржой реку переплывал. Пришлось тогда обороты сбавлять, чтоб зверь под винт не попал.
От Вадима Николаевича пахнуло водкой. Однако капитан прочно стоял на ногах.
— Утром будем в Лешуконске. А сейчас идите ужинать и спать. Мы с Ефросиньей Сергеевной уже перекусили.
Сытно поев, ребята
Не раздеваясь, Василек несмело прилег рядом, сжавшись в комочек. Но так как в спину очень дуло, пришлось накинуть на нее конец одеяла.
С горечью подумалось: «Под этим одеялом спала когда-то мамка. Ну разве сможет для меня заменить ее тетя Фрося? Где ей до моей мамки!.. Мать никогда не лезла к мужчинам, хотя и без отца жила. А тетя… Думает, раз я мальчишка, так ничего не вижу и не понимаю. И дома у нее дочь без отца растет. Вот и меня везет в Тулу, а поговорить со мной и пяти минут не удосужилась. И зачем мне в Тулу? Не хочу я в Тулу, не хочу жить с тетей. Лома в Лебском жить хочу. Но где? Дом-то продан…».
В трюме завозились крысы. Василек их боялся, так как знал, что случилось с его погодком из Вожгоры Федькой Артамоновым. Когда он был еще грудным ребенком, крыса, забравшись ночью в зыбку, прокусила ему нос, и он так и остался рваным.
Но наконец крысы прекратили возню, а Василек, сломленный усталостью, погрузился в сон. И приснилось ему, будто беседует он с самим секретарем райкома и говорит ему, что нельзя летом рубить лес, так как в это время гнездятся птицы и размножаются звери. А от рубки леса они погибают. И еще говорит о том, как губит природу сплошная рубка леса. В прежние времена тоже много древесины заготовляли, но рубили выборочно, молодые деревца не трогали. Оттого и леса вокруг деревень вечно стояли без посевов. А теперь сотни лет потребуются, чтобы поднялся новый лес на месте вырубленного. И секретарь райкома слушает его и соглашается с ним. Даже руку ему пожимает.
А затем Василек видит себя в своем новом доме. Здесь играют свадьбу: сестра Зина выходит замуж за самого красивого пария в деревне — Володю Трошкина. В избе мнут солому, тесно и весело от людей. А вот к дому подбежали три парня с ружьями и все Саньки: Санька Митькин, Санька Степанов и Санька Кузькин. Они палят дробью из ружей по новым «курицам» на крыше. И Василек тревожится, как бы не отстрелили «курицу»: потом надо будет чинить. Но из избы выносят откуп — вино, и стрельба прекращается. У крыльца появляется тройка лошадей. В середине жеребец Кудря рыжей масти закусил удила. А на козлах лихой возчик — Витька Гольчиков.
Жених и невеста — Зинка в белом, а Володя в черном — садятся в дроги, но у ворот деревни заминка: заворы заложены бревнами, без выкупа не проедешь. Но вот тройка несется дальше.
Василек видит, как улыбается сестра. И вдруг в ужасе кричит: «Ведь ты мертвая, мертвая!..» — и просыпается, а потом снова впадает в бредовый сон.
Теперь он видит свою баню, чистые, сухие лавочки. Ему нездоровится, болит ухо, и мать загнала его на полок. Там уже нечем дышать, а мать все плещет и плещет на каменку квас из медного, надраенного речным песком до блеска, ковшика.