Беатриче кота Брамбиллы (сборник)
Шрифт:
Я слышал, как слабо всплеснула вода у борта…
Мы шли быстро и за нами оставалась чистая, искрящаяся дорога.
Море по-прежнему было пустынным. На востоке белела заря.
Перс пошел обратно к своей циновке, вынул оттуда коврик, разложил его на жердях, сел на корточки и начал громко молиться.
Голос его звучал ровно, торжественно и спокойно…
Я продолжал лежать, не меняя положения, не сводя с него глаз…
ПОД
Глава 1. Водяной
Под бледной улыбкой утра река проснулась, вздрогнула, точно в ознобе после крепкого сна, широко открыла голубые глаза свои и моргнула небу. И теперь, разметав руки, закинув назад голову, плывет на спине, задевая обидчивые камыши, лаская густой бобрик травы, шурша суетливыми песчинками.
Ползут навстречу росистые деревни, хмурые, не выспавшиеся леса, всю ночь стерегущие кого-то.
Висят разорванные ткани, — белая фата стелется на груди вздыхающей земли — ждет солнца.
А оно, горящее рубинами, уже близко…
Иду по узкой тропинке вниз, к камышам, балансирую с ведром и удочкой в руках. Темный след идет за мной, и росятся ноги. Потом сажусь на кусок парной, красной глины, вонзаю крючок в червяка. Он вьется и скользит между пальцами — хочет жить, но неотвратимо идет к нему смерть, и он замирает, беспомощно виснет и падает в холодную воду.
Четко маячит над омутом поплавок. Я сижу съежившись, вздрагиваю, полный еще сонных видений, в мире когда-то бывшего в сказке грядущего. Вижу еще не пронзенные иглами солнца жуткие глуби и там свое отражение — такое же изменчивое, как и во сне, с таинственным, незнакомым лицом, быть может, когда-то бывшим, когда-то претворившимся в действительность.
Как будто пробуждается во мне новое начало, новыми хотениями, новыми порывами, и радостно-жутко предчувствовать зарождающийся день воскресения — радужный, солнечный день.
Дрожит свежесть под взмахами молодого ветра, шуршат камыши, шепчется вода с песком, лоснится жирными бликами земля.
Поплавок оживает странными, таинственными движениями, точно непонятное существо в страхе предчувствия. Делает несколько порывистых скачков вверх и вглубь, потом совсем уходит ко дну.
Я знаю, что на крючке рыба, знаю, что эта рыба — линь, но не подрезываю ее, а пристально слежу за поплавком, весь уйдя в загадочную жизнь неживого.
И опять воскресает во мне молитвенная радость живоносности утра, дающего силы и движение, остроту желаний, блеск мысли.
Уже странная фосфорически-изумрудная рыба бьется на берегу, широко моргая красными, круглыми глазами, уже поплавок моей удочки снова ожил на стекле реки, но во мне совсем угас охотник, мне не нужна добыча, не нужна смерть с ее вздрагиванием и судорогами.
Я свертываю лесу, возвращаю к жизни пойманного линя и торопливо раздеваюсь.
Я хочу дышать всем телом, хочу войти в воду, двигать руками и
Она приняла меня к себе, овеяла холодом молодости, стала гладить спину и грудь, сдернула с глаз моих пелену сна и ночи.
Раздвигаю ломкий камыш, отдуваясь, сжимаю и разжимаю мускулы.
Выше ползет царь-солнце.
Блеклыми тенями уходят последние мысли о ночи, тают лунные слезы-росы, дышат травы землей и лучами.
Где-то там, недалеко, загорается смех. Звонкий и круглый. Так только могут смеяться женщины.
И я плыву на этот смех, скрытый камышом и лозами, надуваю щеки, улыбаюсь светящими радостными глазами.
Меня тянет на этот русалочий зов, волнует непонятными приливами счастья, манит загадочными возможностями.
Я люблю вас — теперь, — незнакомых, прекрасных в зеркале реки и неба, быть может, выплывших из темных глубин, встречающих утро. Я еще не вижу вас, но чувствую ваши зовы, вам самим непонятные, живущие помимо вас в упругости тела, в волнении голоса.
Я люблю вас — таинственных, далеких, манящих, желанных в своей неуловимости.
Так, — издали, под лучами солнца, в переливах радуги, в росистые зори кажетесь вы мне белыми чашечками водяных лилий, цепкими стеблями водорослей, — утренней мечтой о счастье.
Вы пришли поклониться встающему богу, отдаться во власть живоносных лучей, щекочущих струй, вы берете жменями воду и сыпете друг в друга самоцветными каменьями, потому что все это — ваше! Я — водяной царь, — дарю принадлежащее вам по праву.
Но вы испугались? Вы увидали меня, в вас заговорило старое поверье — «мужской глаз красную девицу сглазит»? Полно!
В беспокойных движениях я чувствую гордый и радостный вызов, в темных омутах глаз плещет, заманивает русалка, и рвется наружу знойно-волнующий смех.
Примите меня в свой хоровод… Но они бегут и смеются; в белой пене розовеют молодые плечи и груди… Пусть! — я не гонюсь за вами, — я знаю, что с новым утром вы сами вернетесь ко мне…
Там, где лепечут еще не затихшие воды, стелет свою жгучую сеть пылающее солнце…
Глава 2. Полудница
Мы сидим у шалаша бахчаря, на жестком степном сене, а перед нами льется расплавленное золото песка и неба…
Далеко тянется известковая равнина, спускается с холма между цепких стеблей кавуна и ползет дальше во все стороны — как рассыпанное просо…
Беззвучно внизу и на небе, неслышно рябит воздух и упругой тяжестью ложится на мозг.
Долго мы шли под иглами солнца, — устали спины и ноги, потрескалась кожа, вспухли, полопались губы.
И пока взбирались на холм к шалашу — не было мыслей и не хотелось смотреть вперед, обманывать себя кажущейся близостью.
Перед нами на корточках дид с рыжей редкой бородкой, в артиллерийской фуражке с офицерской кокардой. У ног его арбузы; он медленно берет их один за другим, крякает и пробует их ладонями — готовы ли?