Бедная мисс Финч

Коллинз Уильям Уилки

— Зачем?

— Зачем? Если она узнает, что знаете вы, как подействует это на нее? Она возмутится и ужаснется, так же как и вы. Она сейчас же придет сюда и будет стараться, так же как и вы, отговорить меня. Правда это или нет?

(Невозможно было не согласиться, что это правда.) — Я так ее люблю, — продолжал он, — что ни в чем не могу отказать ей. Ей удалось бы в конце концов отговорить меня. Как только она ушла, я стал бы раскаиваться в своей слабости и опять взялся бы за лекарство. Таким образом, человек, и без того уже изнуренный болезнью, был бы осужден на постоянную борьбу. Стоит ли, после того что вы видели, ставить меня в такое положение?

Ставить его в такое положение было бы, очевидно, невероятно жестоко. Могла ли

я не согласиться облегчить ему, насколько возможно, его жертву, жертву необходимую?

В то же время, однако, я заклинала его не забывать одного.

— Подумайте, — говорила я. — Нельзя надеяться, что перемена в вас будет навсегда неизвестна ей. Рано или поздно кто-нибудь выдаст тайну.

— Я желаю только, чтобы эта тайна была сохранена, пока во мне совершается перемена. Когда процесс этот будет закончен, я сам ей расскажу. Что пользы говорить ей заранее, какой ценой покупаю я выздоровление? Безобразный цвет лица моего никогда не будет пугать мою милую. Что же касается других людей, я не буду навязывать себя свету. Немногие близкие знакомые скоро привыкнут к моей наружности. Луцилла подаст им пример. Она недолго будет тревожиться переменой во мне, которую не сможет ни ощущать, ни видеть.

Следовало ли мне предупредить его тут о неисправимом предрассудке Луциллы и о том, как трудно, пожалуй, будет примирить ее с происшедшей в нем переменой? Вероятно, следовало. Вероятно, я поступила дурно, не решившись причинить новую боль страдальцу, так много уже вытерпевшему. Я просто не в силах была этого сделать. А вы бы сделали? О, если так, то, надеюсь, никогда не встретиться с вами. Какой вы, должно быть, жестокий человек! Кончилось тем, что я ушла из Броундоуна, дав слово скрывать от Луциллы, какою ценой Оскар решился купить выздоровление.

Глава XX

ОПЯТЬ ДОБРЫЙ ПАПАША

Данное Оскару обещание не поставило меня в неприятную необходимость быть долго настороже, опасаться могущих произойти случайностей. Если только пять дней пройдут благополучно, можно будет успокоиться насчет будущего. Накануне Нового года Луцилла обязана была, по условию завещания, отправиться в Лондон и провести положенные три месяца под кровом тетки.

За короткое время до ее отъезда, она два раза касалась опасного вопроса.

Первый раз она спросила, знаю ли я, какое лекарство принимает Оскар. Я отвечала, что не знаю, и тотчас же переменила тему разговора. Второй раз Луцилла еще ближе подошла к открытию истины. Она осведомилась, каким образом лекарство способствует излечению. Ей говорили, что припадки начались после известного сотрясения мозга, и ее беспокоило, не подействует ли как-нибудь лекарство на голову больного. Этот вопрос, на который, я, разумеется; не могла отвечать, она задала обоим докторам. Предупрежденные Оскаром, те успокоили ее, объявив, что лекарство улучшает общее состояние и не имеет прямого влияния на голову. С этой минуты ее любопытство было удовлетворено. О многом еще нужно было подумать Луцилле перед отъездом из Димчорча. Видимо, поэтому она не заводила более опасного разговора.

Было у словлено, что я поеду с Луциллой в Лондон. Оскар должен был последовать за нами, когда состояние здоровья позволит ему совершить это путешествие. Он имел доступ в дом тетки как жених Луциллы во время пребывания ее там. Что касается меня, то я была допущена в дом по просьбе Луциллы. Она не согласилась расстаться со мною на три месяца. Мисс Бечфорд написала мне очень учтивое письмо, предлагая радушный прием в течение дня. Свободной спальни у нее не было. Мы условились, что я буду ночевать в гостинице по соседству. Тут же должен был поселиться и Оскар, когда доктор разрешит ему поездку в Лондон. Теперь считалось вполне вероятным, что свадьбу можно будет справить через три месяца после возвращения Луциллы из городского дома мисс Бечфорд.

За три дня до отъезда Луциллы все эти планы по отношению ко мне рухнули.

Пришло письмо

из Парижа, опять с дурными вестями. Мое отсутствие очень плохо подействовало на папеньку. Как только освободился он от моего влияния, с ним не стало сладу. Сестры уверяли, что отвратительная женщина, от которой я спасла его, непременно женит его на себе, если я тотчас же снова не приеду в Париж. Что было делать? Делать было нечего, как только прийти в бешенство, поскрежетать зубами, опрокинуть стул в своей комнате и потом вторично отправиться в Париж.

Луцилла вела себя изумительно. Видя, как я рассержена и огорчена, она с необыкновенною деликатностью воздержалась от всяких выражений сожаления.

— Пишите мне почаще, — сказало милое существо, — и приезжайте назад, как только будет возможно.

Отец повез ее в Лондон. За два дня до их отъезда я распрощалась со всеми и в приходском доме, и в Броундоуне и опять отправилась через Ньюгевен и Дьепп в Париж. Я не так была настроена, чтобы церемониться с этой новой любовной вспышкой моего вечно юного родителя. Я настояла на том, чтобы тотчас же увезти его из Парижа в поездку по Европе. Я была глуха к его пространным объяснениям, я была глуха к его возвышенным речам. Отец объявил, что умрет в дороге. Припоминая это, я улыбаюсь своей собственной жестокости. Я сказала: «En route, papa» [6] . Взяла и увезла его в Италию.

6

En route, papa (фр.) — в путь, папа.

Он влюблялся по временам то в одну, то в другую прекрасную путешественницу на пути от Парижа до Рима. (Удивительный старик!) Прибыв в Рим, этот рассадник врагов человечества, я нашла средство погасить любовный пыл моего родителя. Вечный город имеет триста шестьдесят пять церквей и (предположим) три миллиона шестьдесят пять картин. Я настояла, чтоб отец все их пересмотрел.., в семьдесят пять лет. Успокоительное действие последовало, как и ожидала. Я нагнала столбняк на папеньку церквями и картинами, а потом, для первого раза, испытала его мраморной женщиной. Он заснул перед Венерой Капитолийской. Увидев это, я сказала себе: теперь все хорошо, донжуан исправился, наконец.

Переписка Луциллы со мною, сначала веселая, мало-помалу приняла грустный тон.

Шесть недель прошло со времени отъезда ее из Димчорча, а письма Оскара все не подавали надежды на приезд его в Лондон. Лечение приносило результаты, но не так быстро, как ожидал доктор. Может случиться, он не скрывал от нее худшего, что ему не позволят выехать из Броундоуна до возвращения Луциллы. В таком случае Оскар просил ее запастись терпением и не забывать, что хотя и медленно, но все-таки он поправляется. Очень естественно, что все это раздражало и огорчало Луциллу. «Никогда, — писала она, — не проводила я время у тетушки так уныло, с самого детства моего».

Прочитав это письмо, я тотчас же почувствовала что-то недоброе.

С Оскаром я переписывалась почти так же часто, как с Луциллой. Его последнее письмо ко мне прямо противоречило последнему письму Оскара к своей невесте. Мне он писал, что быстро поправляется. При новом лечении припадки становятся все реже и короче. Значит, Луцилле он посылает печальные вести, а мне радостные.

Что бы это значило?

Следующее письмо Оскара, полученное мной, содержало ответ на этот вопрос.

"Я уже говорил вам, — так писал он, — что окрашивание кожи моей началось. Цвет лица, которому вы некогда имели любезность удивляться, исчез навсегда. Лицо теперь бледно-сероватого, пепельного цвета, до такой степени напоминающего смерть, что я иногда сам себя пугаюсь, когда гляжусь в зеркало. Недель через шесть, по расчету доктора, цвет этот перейдет в черновато-синеватый, тогда, как он выражается, «напитание» совершится вполне.