Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла
Шрифт:
— Это вам, любезный, — сказала она, удостоверившись, что их никто не видит, и подала деньги часовому. — Не откажите, примите это малое пожертвование. Для вас и вашей семьи. У вас есть дети?
— А как же. — Часовой опустил глаза с таким понимающим видом, что Анна едва удержалась от улыбки. — Не извольте беспокоиться, прослежу, чтобы того убивца не трогали и хорошо покормили.
Он не убийца, хотела было возразить часовому Анна, но вовремя одернула себя — это никому не должно быть известно, кроме истинных виновников трагедии в имении ее отца Двугорском.
Завалишин, судя по всему, хорошо развлекал местного служителя Фемиды, так что оба при появлении Анны выразили явное
— И я мечтаю только об одном — о правосудии, — многозначительно сказала Анна и вместе с Завалишиным покинула здание суда.
Потом Порфирий Матвеевич со словами «И я не приму никаких возражений!» отвез ее в местное собрание, где для лучших людей города был открыт ресторан на манер столичных и, велев кучеру, чтобы он сообщил хозяйке — своей жене, что к ужину его можно не ждать, повел Анну под руку в зал, оформленный в по-провинциальному аляпистом ампирном стиле. И, хотя Анна не была расположена к разговорам, ей волей неволей пришлось отвечать на вопросы Завалишина о ее счастливом воскрешении, о Владимире и брошенной актерской карьере. Спасало лишь то, что словоохотливый Завалишин задавал свои вопросы таким образом, что на них требовались и были достаточными короткие или малозначительные ответы. И поэтому в большинстве случаев Анна отделывалась репликами «да-нет» или только вздыхала, выдерживая паузу, благо в мастерстве их преподнесения была весьма искусна.
И все же она была бесконечно благодарна бывшему поклоннику ее таланта, что он оказался в этот день и час на ее пути. И, когда они прощались у крыльца их имения, куда Порфирий Матвеевич, как и обещал, привез Анну (в то время как коляска Репниных плелась за экипажем Завалишина на почтительном расстоянии), она вдруг порывисто обняла своего спутника и расцеловала в обе щеки. От такой щедрости Завалишин обомлел и едва не прослезился, воскликнув дрогнувшим от волнения голосом: «Богиня, богиня!». Его искренность тронула Анну, и на мгновение в ней возникло давно забытое ощущение, которое актеру дает публика, любящая его и поклоняющаяся ему.
— Фиалки за мной, — прошептал Завалишин, склоняясь к ее руке в прощальном поцелуе.
— Вы и так сделали для меня сегодня очень много, — призналась Анна, и Завалишин с удивлением взглянул на нее — откуда ему было знать, что она имела в виду! А потом он еще долго махал ей из экипажа, не решаясь сесть и потерять из виду.
К реальности Анну вернул громкий стук, распахнувшихся створок двери — на крыльце появился Карл Модестович и, разглядев в наступавших сумерках, кто была их неожиданная гостья, прошипел:
— Приехали-таки. Входите. Велено принять.
Если Анна и была удивлена таким гостеприимством и подозрительной сдержанностью всегда бесцеремонного и хамоватого управляющего, то виду не подала. Конечно, ее насторожила предусмотрительность «барона», наказавшего Шулеру встретить гостью в соответствии с ее статусом и положением хозяйки, но означать это могло лишь то, что осторожный «барон» был готов к бою. И внешней демонстрацией своей лояльности он еще раз доказал Анне свое умение проявлять завидную выдержку и способность просчитывать ходы противника. Впрочем, — и в этом Анна была уверена! — сюрприза, о котором завтра «барону» объявит адвокат Саввинов, он вряд ли ждет.
Шулер, до чрезмерности вежливо раскланявшийся с ней, с молчаливой предупредительностью проводил Анну в гостевую комнату на первом этаже и, уходя, принялся извиняться, что его сиятельство сейчас в отъезде, но завтра непременно
Ей представлялось удачей отсутствие новоявленного барона. И, так как из рассказа Никиты бесспорно не следовало, что документы, которые собирал князь Петр, сгорели в огне, то Анне пришло в голову поискать их в доме. Наверняка, «барон» воспользовался сейфом в кабинете Владимира, ключами от которого он завладел по праву хозяина. Анна с детства знала секрет, который позволял ей легко проникать в библиотеку со двора — большая двустворчатая стеклянная дверь, выходившая из гостиной на веранду для посвященного легко открывалась как изнутри, так и с внешней стороны. И, неслышно приотворив ее, Анна проскользнула в гостиную, а оттуда — в библиотеку, где, выждав минуту и убедившись, что ее перемещения по дому остались никем не замеченными, она прошла в кабинет.
Здесь, казалось, мало что изменилось с момента ее отсутствия. И, хотя полумрака белой ночи было недостаточно для того, чтобы детально рассмотреть все, Анна не заметила сколько-нибудь серьезных перестановок, а тем более — ничего, что могло бы связать ее с присутствием в доме нового хозяина.
Возможно, у так называемого «барона» просто еще не хватило времени, чтобы переустроить все в кабинете на свой вкус, но, осматриваясь, Анна вдруг подумала о том, что на самом деле он просто ничего не захотел менять. Как в свое время и Владимир, принявший решение оставить все в кабинете, как есть, — в память об отце. И, уловив схожесть мотивов (или придумав ее себе!), Анна почувствовала смятение. Личность «барона» тревожила ее своей загадочностью. Еще несколько часов назад, говоря с Никитой, она была совершенно уверена в том, что новый хозяин имения — самозванец, но, оказавшись сейчас в кабинете, она вдруг засомневалась в правильности сделанного ею вывода. Но если так, то что же узнал отец перед смертью?
Внезапно Анна услышала за дверью какой-то шорох и вздрогнула — неужели «барон» вернулся? Она, на мгновение испугавшись, быстро взяла себя в руки и оглянулась в поисках места, где бы могла спрятаться. Конечно же — старые гобеленовые шторы, крупными волнами спускавшиеся от самого потолка! Анна стремительно шагнула к окну и замерла, спрятавшись в широких складках тяжелой, непрозрачной ткани — и вовремя! В кабинет кто-то вошел — по шуршанию подола юбки, Анна поняла, что это — женщина. Она явно старалась идти по паркету на носочках, но на ковре звук ее шагов утонул в глубоком ворсе, и Анна на миг затаила дыхание, чтобы понять, что делает сейчас в кабинете еще одна ночная гостья.
И тут случилось и вовсе неожиданное — от стены у окна раздался знакомый, характерный скрипучий звук: это открылась дверь в потайную комнату, где когда-то князь Долгорукий встречался с Марфой. Вошедший человек осветил кабинет лампой, которую держал в руке, и голосом, в котором Анна немедленно узнала «барона», с раздражением спросил:
— Что вы делаете здесь, Мария Алексеевна, в такой час и в мое отсутствие?
— Я? — визгливым тоном переспросила Долгорукая (а это была она!). — Мне просто не спалось.