Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла

Езерская Елена

— Что вы делаете! — вскричала Наташа, удерживая Анну, которая пыталась опуститься перед нею на колени. — Остановитесь, Анна, я не могу больше этого выносить!..

— А вы думаете, ей легко? — гневно спросила Анна и почувствовала, что удар пришелся в цель. Наташа как-то вдруг ослабела и затихла.

Ее молчание длилось какое-то время, показавшееся Анне вечностью, но потом Репнина решительным жестом отстранила Анну от двери и открыла ее.

— Так вы ничего не скажете мне? — вслед ей промолвила Анна.

— Если я и решусь сказать то, что вы от меня ждете, то только тем, во имя кого вы и пришли сюда, — прошептала Наташа и под звук пробивших курантов вышла из комнаты.

Анна не знала, удалось ли ей достучаться до сердца княжны Репниной, — она возвращалась из дворца с тяжелым чувством. И все же надежда не покидала ее — Анна слишком

хорошо знала Наташу: известие о ребенке, которого ждет Мария, должно было уж если не остановить, то хотя бы заставить ее задуматься. А это — уже первый шаг к пробуждению и покаянию.

ЧАСТЬ 2

ЯБЛОКО ОТ ЯБЛОНИ

Глава 1

Материнское сердце

И, как ни порвался Никита ехать с нею, Анна категорически велела ему оставаться у Репниных — отдохнуть и залечить раны, а сама попросила заложить для нее карету — до Северска, где в женском монастыре жила теперь Сычиха.

Конечно, путь ей предстоял неблизкий и тяжелый — монастырь изначально строился в стороне от северного тракта и поморских деревень, но трудности Анну не пугали, а спутник, даже самый родной и ненавязчивый, стал бы ей просто в тягость. Уже не впервые Анна ловила себя на мысли о том, что хотела бы на время остаться одна. Напряжение, в. котором она пребывала все эти дни после возвращения в Петербург, начинало сказываться. Анна чувствовала утомление и чрезмерное волнение от повторяющихся при встречах с прежними знакомыми вопросов: она устала от объяснений и секретов, которые не могла пока доверить никому, кроме Лизы, но и ее следовало больше оберегать, и поэтому основной груз невысказанного ложился всей тяжестью на плечи Анны. И даже то отдохновение, что приносило ей общение с детьми, не спасало, как прежде, — Анна недомогала от желания забыться, но тревога, поселившаяся в ней вместе с неразгаданной пока тайной «барона Корфа», не оставляла ее. И даже Варвара как-то потихоньку нашептала Анне, что уж и Катенька жаловалась перед сном иконке по секрету на мамочку, которая стала какая-то грустная и заколдованная: смотрит, словно на тебя, а сама — далеко-далеко.

Анна понимала — ей следовало поскорее разрешить загадку «барона», иначе та могла стать навязчивой идеей, бесконечным сюжетом, способным разрушить ее жизнь. И поэтому она, не терпя возражений, быстро собралась, отрешившись ото всех уговоров, поблагодарив сердечно старую няньку с Татьяной за собранный в дорогу туесок, Репниных — за заботу о детях, и, расцеловав на прощание Ванечку с Катенькой да Лизу, выехала поутру из Петербурга аккурат третьего дня после памятного договора в Двугорском.

Анна торопилась и спрашивала себя — не бежит ли она? И боялась ответить себе, потому как испытывала муку накопившихся в ее душе слез по отцу, по Владимиру, по утраченному покою, выплакать которые ей было и некогда, и некстати. Анна даже о Лизе не успевала погоревать — слишком наивными оказались мечты Викентия Арсеньевича об освобождении ее от доспехов воительницы. И в который раз пришла Анне в голову мысль о чьем-то недобром глазе и темной душе, что насылала на нее дурные ветра и проклятья….

До Северной возвышенности доехали чуть более за день, заночевав на последней почтовой станции. Анна, утомленная дорогой, равнодушно пропустила извинения смотрителя, что комнаты у них тесные и убогие, и закрыла глаза, едва только коснувшись головою подушки, слабо пахнувшей слежалым пером и угольным утюгом. Маленькое окошко с застиранной занавесочкой почти не пропускало света, а тишина, нарушаемая разве что скрипом половиц в горнице за стенкой, располагали к здоровому отдыху. И Анна впервые за много дней заснула — не провалилась в глубокую пропасть, откуда приходили к ней тревожные образы и предощущения, а погрузилась в негу разноцветных и счастливых сновидений.

Ей привиделся высокий с пологим, зеленым склоном берег над простиравшейся на многие версты вперед солнечной рекой, спадающей к холодному, но далекому океану. Воздух вокруг был прозрачен и чист, он как будто струился, окружая своим течением Анну и стоявших рядом Ванечку и Катенъку, над которыми хороводом летали птахи и бабочки. А на другом берегу — Анна видела это ясно, как будто и не через реку совсем, — прогуливались вместе князь Долгорукий и барон Корф. Старые друзья о чем-то увлеченно разговаривали, и беседа их, судя по всему, была приятной и занимательной. Одеты

они были по-парадному: в мундирах еще со времен Отечественной войны, с орденами и при оружии. Анна пыталась привлечь их внимание, но ни отец, ни опекун не замечали и не слышали ее. И когда Анна принялась было рассказывать детям об их дедушках, — в кои-то веки еще случится такое: оба — живые и здоровые стоят совсем рядом, только рукой дотянись! — она вдруг увидела плывущую по середине реки лодку. Странную такую, похожую на венецианскую гондолу, а сидел в ней какой-то человек в костюме, тоже незнакомом Анне, но похожим на охотничий. И, едва только Анна протянула руку, указывая детям на другой берег, как человек тот оглянулся, и Анна обомлела — это был Владимир. Но кто же тогда стоял рядом с нею и обнимал ее за плечи? Анна взглянула направо и узнала князя Репнина. Михаил был спокоен и приветлив, но как же это… — растерялась Анна и оглянулась: Лиза стояла поодаль, собирая цветы на краю склона, и, заметив, как Анна потянулась к ней, посмотрела на нее открыто и кивнула — без обиды или огорчения. Лиза выглядела счастливой и улыбалась… Все это было так странно, но тревоги Анна не ощутила, как будто все здесь жили в согласии. И потом еще к ней подбежали двойняшки — Константин и Александр — и стали звать мамою, а Лиза все махала им букетом от реки и довольно кивала головою. А потом откуда-то появилось кольцо, похожее на обручальное, но размером с колесо от кареты. И катилось оно вдоль склона, с каждым оборотом все более превращаясь в яркий, золотой круг.

«Солнце», — догадалась Анна и проснулась. День и вправду уже занялся, и она решила, что пора продолжать путь. Однако, когда едва из вежливости пригубив заботливо поданный ей женой станционного смотрителя чай с вареньем из прошлогодней черники, Анна собралась было подняться из-за стола, смотритель попросил ее не торопиться.

— Здесь вам, сударыня, с каретой ехать не резон, — сказал он. — Дальше тракт поворачивает, а дорога до обители — только для богомольцев, через лес, неезженая. Не пройдете вы в своих сапожках, разве только кучер вас на руках понесет.

— Что же мне делать? — смутилась Анна: она как-то не подумала, что есть еще в России места, которых не коснулась цивилизация.

— Вот и я хотел вам еще с вечера сказать, да вы больно устали, — кивнул смотритель, — я сейчас сына с вами отряжу, он дорогу покажет. Доедете до артели, что лес валит в верстах двадцати отсюда, а там со старостой договоритесь. Они вас по реке до самого монастыря доставят, и уж после монахи на другой берег переправят.

— А почему сразу нельзя до места доплыть? — удивилась Анна.

— Не положено, — покачал головой смотритель. — Переправу мужской монастырь держит, это у них вроде чина послушания. А женская обитель на другой стороне. Строго у них все, здесь у нас оба монастыря крепостями называют. Да вы и сами увидите — стены высокие, толстые, что в Кремле, башни сторожевые с колокольнями, точно замки сказочные — и красота невыразимая, и подступиться запросто боязно, такая в них вышина и величие!..

Смотритель не обманул, и, когда маковки куполов мужского монастыря первыми показались из-за поворота излучины реки, Анна выдохнула — действительно красота! А артельщики, на мгновение весла побросав, перекрестились наскоро и к берегу погребли. Мужики они были спокойные, затаенные. Староста сказал — все вольные, сам ездил за Урал сплавщиков нанимал. Эту вырубку управляющий князя Лобанова держал, а лес в Европу шел по морю: в порту его уже пилили и на кораблях доставляли. Староста был словоохочивый и, по всему видно, образованный, а потому с радостью с дамой поговорил — и сам душу отвел, и ее просветил.

До артели Анну на подводе довез старший сын смотрителя, мальчонка лет двенадцати, а Василий, кучер Репниных, остался на станции. Он, конечно, переживал, что барыня велела ему ждать и все просился в провожатые, но Анна отказалась: места здесь хотя и дикие, но безопасные. И потом, если что, так ее артельщики защитят, мужики все они были здоровые и по обличью суровые. Так что, если и было от чего взволноваться, так только от благолепия храмов и красоты природы.

Игуменья встретила Анну с любезностью и свидание с сестрой Феодосией, такое имя приняла в монастыре Сычиха, разрешила. Одна из сестер провела Анну в комнату для посещений, и вскоре туда явилась и Сычиха. Она вошла, не поднимая глаз, и, присев к столу, стоявшему посреди комнаты, за которым с противоположной стороны уже сидела Анна, промолвила тихим, бесцветным голосом: