Бедные богатые девочки, или Барышня и хулиган
Шрифт:
– А почему, как ты думаешь, мама никогда про свое детство и вообще про свою жизнь ничего не рассказывает, совсем даже не упоминает? – продолжала выспрашивать Даша. – Ничегошеньки не говорит, как будто она народилась сразу в нашей семье вместе со мной и Папой.
Берта пожала плечами.
– Девочка, я думаю, если у Сони было несчастливое детство и она не любит об этом говорить, то зачем нам с тобой делать ей больно, ты же умница… – мягко произнесла она.
Даша стеснялась Соню, как стесняются самых близких людей, предпочитая откровенничать с теми, кто подальше. С Бертой она могла обсуждать самую невозможную тему, задать любой, хоть и самый стыдный вопрос. Однажды Даше повезло: из маленького
– Уходи скорей, не расстраивай ребенка!
С одной стороны, Соне было приятно, что Даша так любит ее сестру, которая ей, Соне, и сестра, и мать, и все возможные родственники. Только совсем чуть-чуть тлела обида. Ей хотелось быть для Даши… чем?.. ну, вообще-то всем… С другой стороны, Бертина дочь Ривка, смешная грудастая толстушка, так нежно называла Соню «Софочка, маленькая фифочка» и тоже все ей, Соне, рассказывала, а с Бертой никогда не откровенничала… Тогда хорошо, пусть!
…Сорок лет Папе и сорок лет Соне. Они родились в один день. Гостей очень много, только Папиных аспирантов за все годы набралось человек пятнадцать. Дома весело, бывшие аспиранты из Ташкента варят плов, уважительно обращаясь к Папе «профессор». Многие друзья учились с родителями в институте, они тоже давно называют Папу «профессор», но это звучит насмешливо, как будто сейчас добавят «профессор кислых щей» и дернут за ухо.
Толстая Ада дружит с Соней всю жизнь. Соня привела к ней показать Папу сразу же, как у них наметился роман. Желая понравиться Аде, Папа принес три килограмма конфет «Пиковая дама», и она на спор съела все три килограмма разом. А что ей, Аде, она без труда могла Папу поднять и поносить на руках, такой он был в двадцать лет худенький, хоть и надел тогда пиджак с подбитыми ватой плечами. «Хотел показаться посолидней, а как пиджак снял… о Боже, просто цыпленок!» – вздыхает необъятная Ада.
– Эх ты, профессор… – тянет Ада и нежно тычет его кулаком в грудь. Несильно, но Папа пошатывается.
– А вы знаете, чья заслуга в том, что сейчас мы видим перед собой гордость советской науки, а не опустившегося картежника? – поднимается с бокалом в руке Папин институтский друг.
Эта семейная легенда Даше знакома. Институтский друг собирается говорить о Соне, Соне-отличнице, золотая медаль во французской школе на Владимирском, красный диплом в институте.
Серьезная отличница Соня спасла Дашиного отца для науки. Папе, отличному преферансисту, угрожало отчисление с третьего курса за несданную зимнюю сессию. Всю осень будущий молодой доктор наук писал пулю в институтской общаге на Яковлевском, и, между прочим, уверял Папа, ему почти всегда шла карта. Злокозненная картежная жизнь уже почти совсем засосала его, как вдруг явилась прекрасная Соня. Раз – и юный будущий Дашин Папа уже сидит не в общаге, а на лекции по сопромату, в сотый раз выводя карандашом на обложке тетради: «Соня, Соня Гохгелеринт, Соня, Соня…» Два – и Папа заглянул в лекции, сдал долги и забыл про свою карточную компанию, из которой, кстати, никто не пропал, не сгинул в картежном чаду… Три – свадьба, и через год Даша родилась. Теперь он играл в преферанс только летом на пляже и только под бдительным оком Сони. «Дети, кричите „ура!“, у вашего папы бура!» – шутил Папа с маленькой кривоногой Дашей в пляжных, вымазанных песком трусиках.
Звучит еще один тост:
– В этом доме никогда не звучало
У родителей такие прекрасные друзья! Даше нравится, что они, хоть и взрослые, даже уже немного пожилые, смеются, рассказывают анекдоты, танцуют, песни поют смешные про санитарку Тамарку, про желтый чемоданчик. А Соня с Адой вдвоем спрятались на минутку в Дашиной комнате и смеются так, что у них текут слезы и Соня начинает икать. Как Даша, когда ее Женька смешит. Видимо, икать от смеха у них семейное.
– Сонька, ты можешь себе представить, что здесь когда-нибудь будут наши внуки бегать? А мы будем так же хохотать? – Сорокалетие ближайших друзей настроило несентиментальную Аду на лирический лад.
Соня думает сейчас о другом, а Сонино другое – это всегда Даша.
– Даша от нас отдалилась, приходит из института, ест с книгой и убегает до вечера.
– А, кстати, – спрашивает Ада уже обычным своим командным тоном. – Что у нее с этим мальчиком, сынком большого начальника? Я сильно сомневаюсь, что нам это надо!
– Дашка, в воскресенье мы едем к нам на дачу! – командует Женька.
– С какой целью? Мы будем коротать время с твоими родителями на веранде вокруг довоенной газовой плиты? Где ваша дача? – Цели неопределенные, а дача в Токсове, это поселок такой, его в честь меня назвали! Там будет куча козлов (типа тебя), козлищ (вроде тебя) и, наоборот, милых, образованных (как я) людей.
Дача огромная, кирпичная, и ни одной старой, отслужившей свой срок в городе вещи там нет. Женькиного отца Владислава Сергеевича можно легко изобразить в стиле «точка, точка, запятая». Узкая полоска губ, некрупный нос направлен на Дашу, маленькие глаза на почти круглом лице смотрят, как будто пробу снимают. Полный, одышливый, он стоит в своем парнике в темном костюме и галстуке и нежно гладит каждый огурчик.
– Зачем вам такие огромные парники? – шепчет Даша.
Ей кажется, что дача сама по себе неинтеллигентное дельце, а уж парники… просто стыд!
– Дачу солдаты строили, они и парники возвели. Извини, Мумзель, дети за родителей не отвечают!
Женькина мама, Евгения Леонидовна, не просто похожа на еврейку, она, как говорит Соня, типичная еврейка, с носом еще горбатей Дашиного, выпуклыми глазами и черными кудрявыми волосами. Она бросается Даше навстречу, обнимает ее и неожиданно низким голосом ласково говорит:
– Ты Дашка, я все про тебя знаю, мне Женька рассказывал.
Женька стоит красный, почему-то совсем не шутит, смотрит на маму нежно, не скрываясь. Даша и вообразить не могла, что у них такие нежные отношения.
– Откуда ты у своей мамы такой светленький? – тихо спрашивает Даша, когда Евгения Леонидовна отходит к мужу.
– Я вылитый отец в молодости, покажу тебе потом старые фотографии.
Со своим мужем-начальником Евгения Леонидовна разговаривает очень почтительно, а он к ней подчеркнуто внимателен и нежен. Даша понимает: Евгения Леонидовна здесь единолично главная, но она умная и ни за что этого не покажет, будет всячески подыгрывать мужу, он – хозяин в доме.
Здесь сегодня гости. Полные мужчины в костюмах и белых рубашках и женщины, почти все крупные, с пышными прическами, произносят тосты. За очередностью Евгения Леонидовна наклоняется к Даше и тихо спрашивает: