Бедный Бобик
Шрифт:
– Милая девочка… – негромко проговорил он. – Это чудесно… Именно две флейты… Я тоже сегодня весь день слышу флейту… И еще что-то… Но я никак не мог понять, какой же второй инструмент… А это, оказывается, вторая флейта… Давайте добавим к этому еще партию женского голоса, скажем, меццо-сопрано… И вот здесь, смотрите, не пойдем на крещендо, а наоборот, пусть флейты совсем почти затихнут… И если резко поменять тональность… И голос пусть звучит один и неожиданно оборвется… Вот здесь напойте… Да, правильно, не си-бемоль, нужно ниже, звук должен быть теплее… – Эммануил обернулся к студентам: –
– Я бы тоже хотела закончить дома, – попросила Алена. – Если честно, я не так хорошо слышу то, что я написала, как вы…
– Правда? – заметно огорчился тогда композитор. – Как жаль. Прошу, конечно, доработайте дома… И добавьте голос, непременно…
Сейчас они шли по улице, и пожилой человек вдруг абсолютно серьезно спросил ее:
– Это было непорочное зачатие, да, девочка моя?
Эммануил смотрел на нее, как будто ждал ответа на свой неожиданный вопрос. Он, конечно, пошутил. Но почему бы, собственно, не случиться чуду? Особенно с такой милой девушкой…
Алена, чуть улыбнувшись собственным мыслям, ответила:
– Увы, Эммануил Вильгельмович, вполне обычное.
Эммануил продолжил все также восторженно:
– И все равно! Это прекрасно! А, простите мое любопытство, – спросил он, чуть понизив голос, – почему – никто не ждет?
Алена ответила:
– Так получилось. Не расскажешь в двух словах. Мне здесь поворачивать, вон там мой дом…
– Как? Королева живет не в жемчужном дворце?
– И ездит не в золоченой карете, а в пятьдесят девятом троллейбусе.
– Секундочку… – Эммануил загадочно улыбнулся. – Не исчезайте, дорогая моя… – Прихрамывая, он поспешил к киоску с цветами.
Алена с грустью смотрела ему вслед. Неудобно, неловко, глупо… Как глупо… Эммануил вернулся торжественным шагом с большим букетом ярко-розовых и малиновых роз.
– Прошу вас, дорогая моя! Примите это. За прекрасную весть… Вы даже себе не представляете…
Алена непонимающе посмотрела на него. Эммануил как будто и не замечал ее недоумения.
– Вы любите такой цвет?
«Нет», – хотела честно сказать Алена, но ей почему-то стало жалко старика.
– Моя мама любит, – ответила она, не глядя ему в лицо.
– К матушке обязательно пойдем! Дорогая моя, дорогая… Я не буду провожать вас до дома. Но вы должны пообещать, что придете ко мне на концерт – послезавтра! И заодно подумаете, может, вы все-таки осчастливите нас своим участием в следующий раз.
Алена вдруг почувствовала, что невероятно устала.
– Да, конечно, Эммануил Вильгельмович…
– Прошу вас, милая моя, не поминайте моего батюшку. Каждый раз, когда я слышу его имя, вспоминаю, как он одной рукой держал меня за волосы, а другой бил по губам, когда я говорил слово «нет». Вы устали, девочка.
Алена кивнула.
Эммануил серьезно посмотрел на нее:
– Можете ответить мне на один вопрос?
– Постараюсь.
– Я похож на старого гнома?
– Н-нет… – засмеялась она, – не очень…
– А мне кажется, что похож. На доброго старого гнома, у которого в пещере
Алена устало улыбнулась.
– Все, все! Отпускаю вас! Вам надо беречь себя! Пообещайте мне прийти на концерт. В каком-нибудь воздушном голубом наряде…
– Я постараюсь. Спасибо за розы! До свидания! – Она поспешила уйти.
Эммануил поклонился вслед:
– До свидания, до свидания, милая девочка… – бормотал он. – Красивая, нежная девочка…
Глава 6
На открытой веранде ресторана почти никого не было. Оксана взглянула на подругу, меланхолично жующую огромные маслины.
– Даже не думала, что на меня это произведет такое впечатление… – Слезы снова помешали ей говорить.
– Да-а-а… уж ты, мать, что-то совсем… Один раз видела тебя в слезах, когда Дато хоронили… – Жанна отодвинула тарелку с маслинами подальше.
Оксана через силу улыбнулась:
– И еще когда восемнадцать миллионов в девяносто восьмом потеряла.
– Вот именно! Хоть было об чем потосковать! А тут что? Ну и ладно! И пусть рожает, шалава! От ить какая, смотрите-ка! Очень сомневаюсь, что Деня доволен. Не сидел бы здесь с тобой… А это точно? Может, она нарочно ему говорит?
– Так это не она говорит. Костик, помощник мой, узнал все в консультации, мужем представился. Точно – пять месяцев.
Жанна прицокнула языком и посмотрела на Оксану:
– Ну что, подруга… Давай выпьем! – Она налила вина себе и Оксане. – Или ты лучше не пей пока, побереги себя… – Она быстро выпила сама, закрыв второй бокал рукой, и продолжила: – Вот что… Рожать надо.
Оксана посмотрела на подругу в ужасе:
– Кому?
– Тебе, тебе рожать надо. Другого выхода нет. Ежели уж без него лететь тебе с одним крылом, без орла твоего… Ох, не понимаю я этого! Ты – такая умница, и хорошенькая, и… А он… Разве что на морду гладкий да на попку крепкий, а так… – Жанна махнула огромной рукой. – Ладно-ладно – любовь! Ну вот я и говорю – рожай и ты тоже!
– Да ты что, Жанка! Ведь… ведь мне уже сорок лет почти! – Оксана замолчала, потом под взглядом подруги поправилась: – Сорок два…
– И что теперь? Вся жизнь – подготовка к большому климаксу? Вторые роды в сорок два – нормально! У меня соседка в сорок пять родила – первого! Сама! Не лежала ни одного дня! Ну а потом… ведь можно, чтоб вынашивала не ты и рожала – тоже не ты…
– Да?
– Хотя… Это возня такая… Не, по-простому надо, по-обычному. И Деньке ничего не говорить об ентом деле деликатном… Его бы, милого, удивить: мол, мы и сами с усами! Да, малышка моя? – Жанна погладила по плечу расстроенную подругу. – Да подожди ты – не грусти!.. Придумаем что-нибудь… Слушай, мать, а вы вообще как – живете? Ты можешь подгадать и забеременеть? Меня тут… – Жанна фыркнула, – один мальчуган, отец большого семейства, все спрашивает каждый раз, – неожиданно протянула Жанна тоненьким жалобным голосом: – «Жануля-крохотуля, а сегодня у тебя, случайно, не одиннадцатый день? А то у меня все девушки на одиннадцатый день беременеют…»