Бедный Бобик
Шрифт:
Оксана, пытаясь собраться с мыслями, вытянула из пачки сигарету, покрутила ее, положила обратно, достала соседнюю и закурила.
– Жан… Да нет… Ну подожди… Как мне рожать?
Жанна пожала плечами:
– А что тут такого?
– Но ты ведь не рожала… Это ужасно. Ужасно!
– Не рожала, потому что не смогла, ты ж знаешь, – суховато ответила та. – И очень об этом жалею. А ты наверняка сможешь.
– Прости меня. Просто я… Это очень неожиданно.
– А чего тут неожиданного? Если ты так уж к нему приросла… У него ведь действительно нет ребенка…
– Господи,
– Э-э, нет, подруга. Это совсем другое.
– Слушай, да я как вспомню время, когда Маргошу носила… Сначала от всего тошнило, даже от зубной пасты… Потом тошнить перестало, зато есть ничего нельзя было – чтобы не поправляться. И в то же время – надо было все есть, чтобы витамины получать… Воды, чаю – четыре чашки в день, не больше. Кошмар был какой-то для меня, я все время пить хотела. И потом… я же курю…
– Бросишь.
– Ну это еще ладно… А красоту последнюю потеряю? Раздуюсь, как жаба, лицо пятнами пойдет, после родов волосы все выпадут, зубы полетят один за другим… Фигуру точно уже не верну потом, живот повиснет, вены полезут…
Жанна проговорила с некоторой осторожностью:
– Есть ради чего… гм…
– А бизнес? Все к черту потеряю… Нищими останемся… Вор на воре, только и смотрят, как бы у меня украсть… – Оксана нервно погасила сигарету, сразу достала другую. – Да! И еще пить ни капли нельзя, и лекарств никаких нельзя… А я без снотворных часто и заснуть не могу…
– Ну мать… ты наговорила… А как остальные-то?
– Вот больных и рожают, с измененными хромосомами… Аллергиков-астматиков… Ох, а сами роды… Если кесарево делать – так весь живот исполосуют. Такая красавица буду… А если не делать – я второй раз этой муки просто не перенесу!
– Можно, говорят, под наркозом… – Жанна опять пододвинула к себе тарелку и, вздохнув, отправила в рот сразу несколько жирных, сочных маслин.
Оксана махнула на нее рукой:
– Ты что! От наркоза, знаешь, что бывает с ребенком… Может потом вообще не ходить. Или дураком будет, заторможенным… Нет, Жанка, давай что-нибудь другое придумаем…
– Слушай, я что-то забыла, а церковь тебе разрешает предохраняться?
Оксана покрутила в руках ярко-розовую зажигалку в форме собачонки.
– Ну… Аборты не разрешает, а предохраняться… На все воля Божья…
– Да прямо ладно! Так они там, угодники с ангелами, собралися, сидят и думают: рожать Оксанке или не рожать? Эх, слушай, поздно мы узнали, а то можно было бы с шалавой его договориться, купить у нее ребенка…
– Ерунду говоришь.
– Ерунду, конечно, – сразу согласилась Жанна. – Ой, знаешь, мне кажется, не уйдет твой сладкий никуда. Раз до сих пор не ушел. И морда, и попка его еще много лет перед тобой маячить будут.
Оксана с надеждой посмотрела на подругу.
– Ты думаешь?
– Хорошо ему с тобой. Тепло и удобно. Он-то сам – раздрызг ходячий.
– Жанка…
– А что? Диссертацию он когда начал писать? Лет двенадцать назад? И что, где она, его диссертация?
Оксана
– Мне с ним и без диссертации хорошо.
– Вот, о чем и речь. И ему с тобой.
– Жан… – Оксана умоляюще посмотрела на подругу. – Не надо так грубо, ладно?
– Про попку? – засмеялась Жанна.
– Да. Я Деню… даже не знаю, как тебе сказать, чтобы не прозвучало банально. Ну… люблю, что ли.
– Да без «что ли» любишь! Ежу понятно! – отмахнулась Жанка. – За что, вопреки чему – бесполезно разбираться. Пока есть – оно есть.
– Это навсегда, – твердо сказала Оксана.
– Это тебе они, оттуда, – по-доброму ухмыляясь, показала в небо Жанна, – знак прислали?
– Жанка… – Оксана встала и обняла сидящую подругу. – Не смейся. Мне всегда страшно, когда ты над ними смеешься. И потом, я и без всяких знаков знаю. Деня – мой человек.
– Ну, раз твой, значит, будем бороться за нашего Деню. Я с тобой.
Алена освободилась после вечерней службы. На улице было еще светло. Она легко спустилась по высоким ступенькам церковного крыльца и направилась по двору к выходу. Из другого здания во дворе навстречу ей вышел отец Григорий.
– Дочь моя непраздная, куда это ты так припустилась? Спешишь?
– Нет, просто холодновато, – улыбнулась Алена. – А почему «непраздная»?
– Потому что ждешь ребенка, так называется это. Садись-ка в машину, довезу тебя.
Алена в нерешительности посмотрела на священника:
– Я обычно пешком до дома хожу. Надо много гулять. Спасибо.
– Матушка Татьяна в гости тебя давно ждет. Садись.
– Хорошо. Спасибо, – растерянно согласилась Алена.
– С праздником, батюшка! – поздоровалась с отцом Григорием пожилая консьержка в чистом подъезде нового дома, еще пахнущего краской.
– И тебя также, матушка. Будь здорова, – приветливо улыбнулся тот.
«Старый дом пахнет жизнью, – подумала Алена, – проблемами, праздниками, и запах никогда до конца не выветривается, встречаясь с новыми и новыми оттенками каждодневного бытия живущих в доме людей. Воскресенья наполняют подъезд ароматами котлет, жареной курицы, пирожков… На чьей-то площадке стойко держится кисловатый запах вина, расползаясь вниз по лестнице, где-то табачный дым за годы пропитал стены так прочно, что его перешибить может разве что маленький веселый котенок, брезгливо вылезающий из собственной лужицы.
А новый дом пахнет краской, известкой… Подготовкой к будущей жизни. Пахнет так радостно, волнующе, как будто обещает, что ни у кого не будет ни описавшихся котят, ни соседей-пьяниц, что никто в этом подъезде не будет болеть, умирать, бросать друг в друга банками с томатной пастой и расписывать стенки тлеющими окурками».
В новом скоростном лифте они быстро поднялись на семнадцатый этаж.
– Высоко… – проговорила Алена, когда они вышли на площадке с панорамным балконом.
– Хорошо, что не двадцать третий, – кивнул священник и показал ей на красивую дубовую дверь. – Проходи, дочь моя.