Бедовый мальчишка

Баныкин Виктор Иванович

— Сторонись, замочу! — крикнул рабочий управляющему, близко подошедшему к ротору, но тот не сдвинулся с места и только улыбнулся, показывая белые зубы.

«Ишь ты, не боится!» — ухмыльнулся про себя Родька. Ему вдруг почему-то вспомнилась белобрысая девчонка. В Отрадном она появилась с матерью всего неделю назад, и теперь каждодневно ездит в ЗИМе купаться на Волгу. Родька нахмурился, покосился в сторону управляющего — уже с неприязнью — и отвернулся. И тут он увидел в раскрытые ворота буровой отца.

От нечего делать отец ходил

вокруг машины. Слегка сутулясь, он со скучающим видом заглядывал под машину, стукал носком сапога по шинам.

Родьке стало как-то не по себе. Здесь, на буровой, люди дорожили каждой секундой времени, а его отец мог так вот бесцельно провести час, два, ожидая появления начальника…

Стараясь ни о чем больше не думать, Родька крадучись прошел вдоль тесовой стены до прохода в насосный сарай. Выбравшись из буровой через задворки и не заходя уже в культбудку, он полез в орешник, начинавшийся сразу за служебными помещениями.

Над его головой висели крупные, спеющие орехи — до них можно было дотянуться рукой, — но Родька не замечал их.

Случайно выйдя на тропу, петлявшую по кромке оврага между деревьями, он наугад побрел по ней, сам не зная, куда она его выведет…

«Ладно, хоть Петька с Клавкой не поехали со мной, — мелькнула у него мысль, — а то со стыда сгорел бы».

И Родька вспомнил первый месяц работы отца на новом месте… Перейдя после болезни на легковую машину, он стал чаще бывать дома: день работал, день отдыхал. Но, возвращаясь с работы, отец уже не был таким оживленным, как раньше, когда водил грузовик. Он уже не рассказывал, куда нынче ездил, что видел, не рассказывал о тех мелочах и пустяках — подчас забавных, подчас даже грустных, которые происходили в его жизни и жизни его товарищей.

Вначале Родька еще приставал к отцу с расспросами: где он сегодня был, что видел, но тот отвечал неохотно и односложно. «Начальство возил, куда ему требовалось, — говорит отец. — Моя теперь такая должность: прикажут — кручу баранку, не прикажут — сижу загораю». Потом Родька отстал со своими расспросами. Три месяца назад он не понимал перемены, происшедшей в отце. А теперь вот… нет, нет, довольно! У него и так голова идет кругом.

Домой Родька вернулся под вечер, злой и голодный. На лестнице ему повстречалась бабушка Поля — соседка из первой квартиры.

— А я от вас, — сказала старуха, прижимая к груди берестяное лукошко, накрытое сверху чистым холстяным полотенцем. — Пришла в гости, а хозяев и след простыл!

— Утюг готов… — Родька запнулся и опустил глаза. — Отец утром велел занести вам, а я забыл.

И он, обгоняя старуху, первым поднялся на площадку второго этажа. Открыв дверь в квартиру, он влетел в прихожую, схватил тяжелый утюг, стоявший на табуретке под телефоном, и сказал:

— Вот он, бабушка Поля.

Сухонькая, маленькая старушка, уже успевшая тоже войти в прихожую, протянула Родьке лукошко, до краев наполненное лесными орехами.

— Бери-ка,

парень, это вам с Родионычем на забаву. — И старуха заулыбалась всем своим морщинистым, с кулачок, лицом.

— Человек-то он больной такой… душевный, отец-то твой. Бери, бери, не мотай головой! Чай, они не купленные, сама в горах собирала!

Родька проводил бабушку Полю до ее двери, неся в одной руке утюг, в другой пустое лукошко, а она, семеня вслед за ним, нараспев говорила:

— До чего дожила, старая; за молодой и то так не ухаживали.

Снова поднимаясь на второй этаж, Родька услышал громкий и настойчивый телефонный звонок, доносившийся из прихожей.

«А ну, через две ступеньки!» — приказал он себе и помчался вверх по лестнице сломя голову.

Успев все-таки вовремя подбежать к телефону, он схватил трубку и прокричал:

— Слушаю!

В ухо Родьке кто-то запищал:

— Позовите Васю.

— Какого Васю? — переспросил он. — Тут такой пацан не живет.

— Это квартира шофера управляющего трестом? — строго спросил писклявый девчачий голосок, — теперь уж Родька разобрал, чей это голос: говорила девчонка.

— Да… квартира Коротеева, — сказал он как-то растерянно. — А в чем дело?

— Мне надо Васю. Вася должен был заехать за нами с мамой в три часа, а сейчас…

Не помня себя, Родька сказал:

— Во-первых, шофера Коротеева зовут не Васей, а Василием Родионовичем, а во-вторых…

Он не договорил и со всей злой мальчишеской силой бросил горячую трубку на рычаг.

— А во вторых… ты набитая дура! — обращаясь к телефону, сказал он и пошел на кухню. Пройдя шага два, он обернулся и снова повторил — Да, набитая дура в квадрате!

Есть Родьке уже не хотелось. Он нацедил из крана стакан тепловатой, пахнущей хлором воды, выпил и, спотыкаясь, поплелся на веранду.

Он лег на кровать прямо в чем был, даже не сняв посеревших от въедливой пыли ботинок, и засунул под подушку свою распухшую от всяких мыслей голову.

Но тут к нему привязалась какая-то муха. Она то и дело садилась на шею. Родька ее отгонял, а она, прилипчивая, опять садилась на то же место. Совсем выведенный из себя, он кинул на пол подушку, приподнял голову и… замер от неожиданности. На перилах веранды, напротив кровати, преспокойно восседала Клавка с длинным стебельком камыша в руке, вся раскрасневшаяся от душившего ее смеха.

— Ты… ты как сюда попала? — спросил Родька, уже догадавшись, какая муха не давала ему покоя.

— Очень просто… использовала твой опыт, — ответила Клавка и засмеялась.

Потом Клавка сказала:

— Пойдем купаться.

— Не пойду, — сказал Родька.

— Не упрямься, — настаивала Клавка. — Сейчас на Волге водичка теплая-растеплая… Ну, одно удовольствие поплавать! А тебя прямо-таки непременно надо в отмочку класть… У тебя не только ботинки белые от пыли, но и голова. Ты, случайно, по ошибке, головой вниз не ходил?