Беги, Четверг, беги, или Жесткий переплет
Шрифт:
— Я тертый калач, меня такими штуками не проведешь! — осклабился Лавуазье.
Вскоре появились и двое его подручных, наконец догнавших босса.
— Я знал, что ты придешь, — торжествующе произнес он, медленно приближаясь к нам в ускоряющемся потоке времени. Там, где мы стояли, проложили новую дорогу, затем построили мост, дома, магазины. — Сдавайся. Поверь мне, тебя ждет честный суд.
Двое хроностражей крепко схватили моего отца.
— Тебя повесят за это, Лавуазье! Парламент никогда не даст санкцию на преступление! Верни Лондэна к жизни, и я обещаю, что ничего не скажу.
— Ну и что? — презрительно протянул тот. — И кому они поверят? Тебе, с твоим-то послужным списком, или мне, третьему человеку в Хроностраже? Кроме того, твоя неуклюжая попытка вернуть Лондэна скрыла все следы, которые я мог оставить при его устранении.
Лавуазье направил пистолет на моего отца. Хроностражи держали пленника, чтобы
— Ну и ну! — протянула я. — Так вы, ребята, штрейкбрехеры?
Агенты переглянулись, затем посмотрели на хронометры у себя на руке, потом на командира. Высокий заговорил первым:
— Она права, мистер Лавуазье. Мне нипочем запугивать и убивать невинных, я спокойно шел за вами в огонь и в воду, но…
— Что «но»? — сердито спросил Лавуазье.
— …но я лояльный член Хроногильдии. Я не стану штрейкбрехером.
— Я тоже, — сказал второй агент, кивая на товарища. — Совершенно с ним согласен.
— Слушайте, парни, я лично вам заплачу…
— Прошу прощения, мистер Лавуазье, — ответил оперативник с некоторым негодованием, — но мы получили указания не заключать никаких соглашений с частными лицами.
В мгновение ока они исчезли, наступил декабрь, и мир порозовел. Дорога на глазах превратилась в ту самую розовую слизь, которую показывал мне папа. Двенадцатое декабря тысяча девятьсот восемьдесят пятого года явно осталось позади, и вместо травы, утра и вечера, солнца и облаков, насколько хватало глаз, простиралось одно блестящее густое желе.
— Меня спасла забастовка! — рассмеялся отец. — Расскажи это своим приятелям в Палате!
— Браво, — кисло ответил Лавуазье и опустил пистолет. Папу больше некому было удерживать, и он ничего не мог с ним поделать. — Браво. Думаю, нам следует сказать друг другу au revoire. До встречи, друзья мои.
— А почему au revoire? Может, «прощай» больше подойдет? — невинно поинтересовалась я.
Ответить он не успел, поскольку отец подобрался для очередного темпорального прыжка и мы снова понеслись сквозь поток времени. Розовая слизь исчезла, осталась только земля да камни, и у меня на глазах река отодвинулась, разлилась по заливным лугам, а потом нырнула нам под ноги и заизвивалась, как змея, пока наконец не влилась в озеро. Мы мчались все быстрее, и вскоре земля стала трескаться, будто корка, ломаться и проседать под действием тектонических сдвигов. Равнины проваливались, образуя моря, а на их месте вздымались горы. Миллионы лет пролетели в считанные секунды, и Земля снова покрылась растительностью. Вырастали и погибали огромные леса. На нас обрушивалось то море, то снегопад, мы то оказывались заключены в скале или в толще льда, то повисали в воздухе в нескольких футах над землей. Опять леса, затем пустыня, потом на востоке быстро выросли горы, чтобы через несколько мгновений уступить место равнине.
— Итак, — заметил папа, пока мы летели сквозь время, — Лавуазье сидит у «Голиафа» в кармане. Кто бы мог подумать!
— Пап, как мы вернемся-то? — спросила я, заметив, что красный шар солнца стал намного больше.
— А мы и не будем возвращаться, — ответил он. — Мы не можем вернуться. Настоящее свершилось, и точка. Мы просто будем лететь и лететь вперед, пока не вернемся туда, откуда стартовали. Это вроде карусели. Не успеешь спрыгнуть — и придется сделать еще один круг. Вот только остановки случаются почаще и круг описываем побольше.
— И насколько больше?
— Намного.
— «Намного» — это как? — пристала я.
— Намного «намного». Помолчи. Мы уже почти на месте.
И тут мы оказались не почти на месте, а совсем — завтракали у меня в квартире. Папа листал газету, а я, только что одевшись, выбегала из спальни. Я остановилась на полушаге и плюхнулась за стол, выжатая как лимон.
— Что ж, мы попытались, верно? — сказал отец.
— Да, пап, — ответила я, глядя в пол. — Попытались. Спасибо.
— Не беспокойся, — ласково улыбнулся он. — Даже после самых изощренных операций остается мизерная возможность вернуть устраненного. Способ есть всегда, только надо его найти. Горошек мой Душистый, мы его вернем. Мой внук не будет расти без отца.
Папина решимость действительно успокоила меня, и я поблагодарила его.
— Хорошо, — сказал он, складывая газету. — Кстати, ты не достала билеты на концерт «Сестер Нолан»? [23]
— Попробую.
— Было бы здорово. Ну, как говорится, время не ждет…
Он пожал мне руку и исчез. Мир снова ожил: кадр на экране
23
«Сестер Нолан» — ирландская группа, популярная в 80-х.
Я отправилась на работу, но делать там было почти нечего. Позвонила взбешенная миссис Хатауэй34 и спросила, когда мы арестуем того «медвежонка, что матерью своею не облизан и не воспринял образа ее», [24] который подсунул ей подделку. Потом некий студент пожелал узнать, что, по нашему мнению, говорил Гамлет: «быть или не быть», «бить или не бить» или даже «бутыли любить»? Безотказэн все утро угробил на телефонные звонки, а к полудню злоумышленники дважды попытались выкрасть «Карденио» из Скокки-Тауэрс. Потуги их были смехотворны, и ТИПА-14 просто удвоила охрану. Но это все равно никоим образом не касалось ТИПА-27, поэтому я весь день потихоньку читала беллетрицейские инструкции, вспоминая, как тайком листала глянцевые журналы во время уроков в школе. Меня так и тянуло войти в литературный текст или попытаться воспользоваться «полезными книгопрыжными приемами» (страница 28), но Хэвишем строго-настрого запретила мне даже думать об одиночных прыжках, пока не наберусь опыта. Уже собираясь домой, я успела усвоить несколько советов, касавшихся срочной эвакуации из книги (страница 34), и прочесть о целях выхоластов (страница 62) — группы лиц, незлонамеренных, но строгих, помешанных на вымарывании непристойных мест в произведениях мировой литературы. А еще я узнала о карьере, неожиданно для всех сделанной за каких-нибудь три года Хитклифом в Голливуде под псевдонимом Сам Ецц-Мачио, и перспективах его возвращения на страницы «Грозового перевала» [25] (страница 71), и о сорока шести неудачных попытках спасти Бет из «Маленьких женщин» [26] (страница 74), ознакомилась с подробностями Программы обмена персонажами (страница 81) и методами использования стихов с омонимическими и тавтологическими рифмами для поимки книжных ренегатов, известных как книгобежцы (страница 96), а также почерпнула сведения о том, как находить орфографические ошибки, опечатки и неудачно построенные фразы и как связаться с остальными агентами в случае, если экстренная эвакуация из книги (страница 34) не удалась (страница 105). Но одними инструкциями дело не ограничивалось. На последних десяти страницах красовались загадочные выемки, а в них — устройства слишком крупные, чтобы поместиться в книге. В одном из углублений лежало что-то похожее на большую ракетницу с надписью: «МК IV Текстовый Маркер». На другой странице был закреплен стеклянный щиток с надписью: «В КРИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ РАЗБИТЬ СТЕКЛО». За крестиком, с содроганием заметила я, шла сноска: «Просим не забывать, что угроза жизни не является критической ситуацией». Я как раз читала о способе вернуться назад, кратко и непременно от руки описав место, откуда ты пришел (страница 136), и тут рабочий день закончился. Вливаясь в поток устремившихся к выходу ТИПА-сотрудников, я пожелала Безотказэну успешно разобраться с делами и отчалила. Он, похоже, был совершенно спокоен, но, с другой стороны, мой напарник вообще редко нервничал.
24
«медвежонок, что матерью своею не облизан и не воспринял образа ее» — Шекспир У. Генрих VI, акт 3, сцена 2, в переводе Е. Бируковой. Так уродливый, коварный и безжалостный герцог Глостер, впоследствии король Ричард III, сам говорит о себе.
25
«Грозовой перевал» — роман Эмили Бронте.
26
«Маленькие женщины» — роман Луизы Олкотт.
Вернувшись домой, я застала у себя на пороге домовладельца. Он огляделся по сторонам, удостоверился, что мисс Хэвишем поблизости нет, и заявил:
— Время вышло, Нонетот.
— Вы сказали, в субботу, — ответила я, отпирая дверь.
— Я сказал — в пятницу, — возразил он.
— А что, если я отдам вам деньги в понедельник, когда откроются банки?
— А что, если я возьму вашего дронта и позволю вам три месяца жить бесплатно?
— А что, если вы засунете квартплату себе в задницу?