Беги как чёрт
Шрифт:
«Хватит чушь нести! Это и есть спектакль!»
«Нет. Я действительно очень много дал бы, чтобы она волновалась обо мне».
«А что ты можешь дать? Что ты можешь ей дать, а? Да и ей тоже нечего тебе предложить. Какого черта тогда тянуть? Что ты теряешь?»
«Преимущество. Одним пьяным поступком я могу все испортить».
«Так испорти и дело с концом. Сделай это. Позвони. Все это такая дрянь, что и тянуть ее не следует. Давай, прямо в грязь лицом, как ты любишь!»
«Думаешь?»
«Уверен».
Винс вышел на улицу и закурил. Затем достал телефон, минуту нерешительно смотрел на дисплей,
– Привет, Рене… я, – Винс замялся, не находя слов, после чего усмехнулся и попробовал продолжить: – Я… черт, не знаю…
– Да, случилось, – он чуть не упал, поскользнувшись на ступеньках крыльца. – Случилось, Рене… я хочу тебя увидеть, – он вложил в эти слова всю свою пьяную страсть.
– Нет, я не могу приехать… у меня кончились деньги… – соврал Винс.
– В «Хмельном лисе» на Южной стене.
– Да, я пьяный, но это не так важно.
– Пусть тебе понятно, хотя вряд ли тебе действительно понятно…
– Дома мне точно будет не лучше… сегодня я склонен творить глупости…
– Я же сказал, что хочу увидеть тебя. Это вообще единственное, чего я сейчас хочу. Только ты и можешь меня спасти, Рене.
– Просто приезжай ко мне.
– Нет, я не смеюсь… даже, не знаю, был ли я когда-либо еще так серьезен…
– Завтра? – он крепко стиснул зубы и растоптал окурок ногой.
– Прости меня, Рене. Прости, что я такой дурак. И что побеспокоил. Спокойной ночи.
Телефон полетел в стену здания на противоположной стороне улицы, а сам Винс опустился на бордюр тротуара, закрыл лицо руками и расхохотался.
«Великолепно! Потрясающе! Смейся, Рене, смейся же!»
«Нет, она не смеется, тупой ты идиот! Поверь, она уже забыла о тебе! Вот так действительно лучше! Если бы она сейчас смеялась – это был бы роскошный подарок для тебя. Роскошный, тупица! Но она уже не помнит, Винс! Прошло полминуты, а она уже не помнит!»
Тяжело поднявшись, Винс вернулся в паб.
– Еще водки и еще пива, – крикнул он с порога.
– Винс, дружище, боюсь, что тебе уже хватит, – Джим покачал головой.
– Джим, пожалуйста, без лишних разговоров. Я в норме.
Джим с явным недовольством выполнил заказ.
И наступила тьма.
Глава III
09.06.2016 (четверг, вечер)
Эдвард Эспер сидел на заднем сидении машины такси. Почти с враждебностью поглядывал он на герцогскую площадь, на здания ратуши и университета. Когда же площадь осталась позади, и из собора Святого Франциска раздался первый из восьми ударов колокола, он и вовсе скривился в гримасе отвращения. Вскоре автомобиль миновал Старый город и въехал в ту часть бульвара Генриха III, что была застроена коттеджами. Тут Эдвард глубоко вдохнул, закрыл глаза и затаил дыхание секунд на десять. Процедуру эту он повторил три раза, и призвана она была, чтобы заменить выражение нетерпимости на его лице жизнерадостной улыбкой.
Невысокий и атлетичный, Эдвард обладал тем типом внешности, при котором на лице всегда сквозит легкий оттенок какой-то светской надменности, приобретаемой еще в процессе воспитания. Надменность эта – которую не стоит путать с презрением или чванливостью, и которая всегда была и будет в моде, – сквозила и в его голубых глазах
– Какой номер? – спросил водитель.
– Пятьдесят три, – ответил Эдвард, уже заметив родной дом.
Господи, как же он не хотел переступать его порог.
Но делать было уже нечего. Эдвард расплатился с таксистом, забрал сумку и двинулся к крыльцу. Только он ступил на первую из трех ступенек, как входная дверь открылась, и навстречу сыну вышла сияющая улыбкой Моника Эспер.
– Эдвард, дорогой мой, – приветствовала она молодого человека и раскинула руки для объятий.
– Здравствуй, мама, – стараясь выглядеть как можно более счастливым, Эдвард обнял мать и поцеловал ее в обе щеки.
– Эта та рубашка, которую я отослала тебе месяц назад? – Моника погладила сына по плечам и поправила воротник рубашки из темно-синего шелка.
– Да, мама, та самая. Она мне очень нравится.
– Милый, как же мы соскучились, – вдохновенно произнесла мать, с нежностью заглядывая в глаза сына.
– Я тоже скучал, – ответил Эдвард и вновь обнял Монику, продолжая судорожно клеить улыбку на лицо. – Как там папа? Как он себя чувствует?
– Нормально, дорогой, у нас все нормально. Ну ладно, хватит объятий, пока я не заплакала, и хватит стоять на пороге. Ты, наверное, голоден? – Моника освободилась из объятий сына и повела его в гостиную, куда в то же время спустился Клод Эспер.
Приветствие с отцом было менее официальным – Клод в отличие от Моники не постеснялся пролить слезу, обнимая отпрыска.
– Ну ты чего это придумал? – впервые Эдвард улыбнулся искренне и с нежной фамильярностью хлопнул отца по щеке. – Старик, ты совсем расклеился.
– Это я так, все в порядке… – отвечал Клод и закашлялся, чтобы скрыть свою сентиментальность. – Давно не виделись ведь…
«Ну да, в порядке» – подумал Эдвард, пристально глядя в лицо отца.
Пока старший и младший Эсперы обменивались любезностями и вели шаткий диалог из тех, которые сопровождают подобные встречи, Моника суетилась с приготовлениями к ужину вокруг накрытого в гостиной стола. Было видно, что мать счастлива – это читалось и в ее лице, и в порывистых движениях, некоторые из которых были совершенно ненужными. Однако же каждый раз, когда ее взгляд останавливался на Эдварде, на какую-то долю секунды она замирала и словно вся погружалась в наблюдение, будто пыталась проникнуть в самую его душу.
– Эдди, почему ты не предупредил нас заранее, что приедешь сегодня? Мы ведь ждали тебя завтра.
– Мам, честное слово, я только сегодня узнал, что завтра полностью свободный день. Я ведь говорил тебе по телефону, что в понедельник у меня начинается практика. Три месяца в консульстве Германии – это ведь не шутки. А после нее итоговая на бакалавра. Ты и сама прекрасно понимаешь, что следующие три месяца во многом определят мою дальнейшую судьбу, так что один лишний выходной мне очень кстати, – объяснил Эдвард, попеременно переводя взгляд с матери на отца.