Беги, Люба, беги!

Ильина Лариса Анатольевна

— Может, приляжете?

«Ни за что!» — мысленно ужаснулась я, а вслух любезно улыбнулась:

— Нет, нет! Спасибо...

— А кушать не хотите?

В желудке урчало. К тому же отобедать в доме молодого холостяка — это совсем не то, что лежать в его постели, посему я, немного из вежливости поломавшись, согласилась. Коля кивнул и деловито сунулся к холодильнику.

— А можно мне позвонить? — спросила я и, получив разрешение, вышла в коридор.

Тигрин ответил после первого гудка.

— Где вы, Люба?! С вами

все в порядке?

Я даже слегка опешила:

— Да... То есть не совсем... Я вам утром звонила, но телефон не отвечал....

— Что случилось? — оборвал Тигрин. — Не тяните!

— Я не тяну... Утром он снова звонил. И угрожал, что меня хотят убить... А когда я домой вернулась и вошла в подъезд, за мной вошел человек... в маске... С ножом...

— Где вы сейчас?

— У соседа. К счастью, он вошел в подъезд следом, так что мне повезло. Правда, тот, в маске, зацепил меня ножом, но ничего страшного. Коля его прекрасно перебинтовал...

— Вы вызывали «Скорую»? Милицию?

– Нет.

— Почему?

Точно ответить, почему я не позволила Ферапонтову вызвать милицию, я бы вряд ли смогла. Скорее всего, по-

тому что в голове прочно застряла брошенная маньяком фраза: «Я бы на твоем месте забыл слово «милиция», как православный христианин слово «черт». Кем бы он ни, был, кое-что из того, что он предсказывал, к сожалению, сбывалось.

Я же сказала, что все в порядке, беспокоиться не о

чем.

Тигрин долго хмыкал, размышляя, потом озабоченно пробормотал:

— Пожалуй, пора с этим разобраться. Оставайтесь на месте, я подъеду минут через двадцать...

— Видите ли, Максим, — вежливо встряла я. — Попасть сейчас в мою квартиру невозможно, ключи у Лиды. Я пробовала ее разыскать, но на работе отвечают, что она «на объекте». А «объект» у Вельниченко — понятие слишком растяжимое. Если только позднее, когда она вернется...

— Ясно, — протянул Тигрин, после чего снова заду-мался надолго. — Тогда поступим так: я приеду завтра к одиннадцати...

— Но у меня завтра прием с десяти!

— Что с десяти? — переспросил он таким удивленным тоном, что я сразу заволновалась, не сказала ли какой глупости. — О чем вы говорите, Люба! Вы сидите дома и не высовывайте из него носа, пока я не скажу, что можно. Договорились?

— Что вы! — перепугалась я. — Я не могу! Меня же уволят!

— Полная чушь! — вдруг отчеканил Тигрин так, словно скомандовал: «Равняйсь! Смирно!» — Не надо повторять ерунду, которую так любят разносить некоторые чересчур болтливые коллеги. Я сам свяжусь с Сергеем Антоновичем и объясню ситуацию.

Честно сказать, меня больше беспокоил вовсе не Сергей Антонович, заведующий нашим седьмым корпусом, добрейший безобиднейший старичок, а Шушана Беркоевна. Однако все мои робкие возражения остались без внимания. Тигрин в категоричной форме заявил, что дважды повторять не намерен и если я буду настаивать на

своем, то он выставит возле моей двери заграждение.

— Что? — изумилась я. — Какое.еще заграждение?

— Противотанковые «ежи» и мины, — отрезал начальник охраны и распрощался.

В полнейшем смятении я какое-то время смотрела на пикающую короткими гудками трубку, потом дала отбой и набрала номер сотового Олега. Снова выслушав равнодушные слова про недоступность абонента, осторожно положила трубку на место, села на обтянутую скользким зеленым дерматином низенькую скамеечку и тихо заплакала.

Сосед проявил такт и не появлялся в коридоре, дав мне выплакаться. Я успокоилась и, вытерев слезы, вздыхала, бездумно моргая на декоративную соломку с иероглифами, висящую на стенке. Постепенно из разноцветного мутного пятна проявилась изящная узкоглазая девушка в розовом кимоно. Чуть склонив головку, она взирала на меня с легкой укоризной и, пожалуй, была права. Некрасиво заставлять ждать гостеприимного хозяина, и так сделавшего для меня больше, чем кто-либо другой. Я поднялась и, торопливо глянув в зеркало, вошла на кухню.

— Все готово, Любовь Петровна, — мазнув взглядом по моей заплаканной физиономии, сказал Ферапонтов и вежливо отвернулся. — Садитесь!

— С утра мечтала о яичнице, — устраиваясь на табурете, хлюпнула я.

Он кивнул, сел напротив, и мы быстро расправились со шкварчащей глазуньей, сердито таращившей на нас свои оранжевые глаза. Потом Коля убрал тарелки и поставил на плиту чайник.

— Как рука? — вежливо осведомился он, одновременно разыскивая что-то в навесном шкафчике. — Не болит?

— Нет, — частично соврала я.

— Может, все-таки стрит съездить в травмопункт?

— Нет, все в порядке.

— Вы доктор, вам, конечно, видней. Печенья хотите? — Я улыбнулась и покачала головой. Вот тут-то Ферапонтов и застал меня врасплох: — Так что будем делать с сервизом?

В голове досадливо мелькнуло: «Началось!», и я, глубоко вздохнув, спросила:

— Коля, чего ты от меня хочешь?

— В общем-то, ничего. Просто вчера вечером... — Тут я поняла, что начинаю краснеть. И даже не краснеть, а прямо-таки багроветь. — Вы вчера говорили весьма странные вещи... Что сервиз материализовался чуть ли не из воздуха, а подсвечник — не подсвечник... И амуры — инопланетяне. Ну, вот мне и интересно.

Я поняла, что мне не хватает кислорода, С большим удовольствием я бы сейчас провалилась вниз, к соседям на второй этаж, но, к несчастью, полы у Ферапонтова были крепкие, и даже табуретка не шаталась. Не решаясь поднять на соседа глаз, я глухо поинтересовалась:

— А что я еще говорила?

Он пожал плечами:

— Много чего. Что готовы взорвать телефонную станцию...

— Станцию? — не поверила я. — Зачем?

— Чтобы он больше не звонил.

Я машинально отозвалась:

— Кто?