Беги, ведьма
Шрифт:
Волков прошелся по комнате, поднимая в воздух облачка пыли, распахнул шкаф, изучил лежащие в нем вещи. Джинсы, водолазки, пара футболок и несколько платьев – ничего выдающегося, но пустующие вешалки и полки наводили на мысль, что часть одежды кто-то из дома забрал. Вполне возможно, что и сама хозяйка. В рабочем столе тоже не нашлось ничего интересного – ни записной книжки, ни ноутбука, только стопка пахнущих типографской краской книг. Автором книг значилась та самая Арина Рысенко, черно-белую фотографию которой он уже видел на ксерокопии паспорта. Фотография была настолько невнятной и невыразительной, что если бы ему пришлось искать девушку по ней, он бы наверняка потерпел фиаско. Вопреки ожиданиям фотографии не оказалось и на обратной стороне обложки.
Здесь были возможны варианты. Например, барышня Арина дотащила его, раненого, истекающего кровью, до больницы, а потом отправилась по своим делам. В этом случае барышня должна оказаться крупной и матерой, потому как весил он немало. Но гардероб намекал на то, что хозяйка его была не слишком корпулентной, размера сорок четвертого, максимум сорок шестого. Такая взрослого мужика далеко не утащит. По крайней мере без посторонней помощи.
Имелся еще один вариант, но Волкову он не нравился. Барышня Арина могла всадить ему нож в сердце – для этого особой силой обладать не нужно, – а потом повредиться умом от содеянного. Могла, но почему он позволил? Если она не агент Моссада – а даже если и агент! – удар бы он отразил. А вот не отразил… И стала бы она просить у него помощи, если до этого пыталась убить? Оба варианта казались несуразными и нелогичными. Оба варианта намекали на присутствие в его недавнем прошлом третьей неизвестной величины.
Больше обыск дома ничего не дал, можно было уходить. Вот только уходить не хотелось. Дом ему нравился весь: от чердака до подвала. И хозяйка дома, которая, несмотря на обретенные имя и фамилию, по-прежнему оставалась незнакомкой, тоже нравилась. Это было на уровне инстинктов, а инстинктам Волков привык доверять. Однако доверие не помешало ему пробить писательницу Арину Рысенко по всем возможным базам, чтобы выяснить еще кое-что любопытное. Биография барышни оказалась чиста, как у новорожденного, и так же малоинформативна. Обычный человек, доживший до совершеннолетия, успевал изрядно «наследить» и на бумагах, и в Интернете, а вот Арина Рысенко не «наследила». И это говорило о том, что она либо в самом деле агент Моссада, либо живет по поддельным документам. Очень качественным документам, раз до сих пор ей удавалось не привлекать внимание соответствующих служб. Волков знал нескольких умельцев, но лишь один из них работал так филигранно, и лишь за ним одним имелся очень крупный должок. Серьезные разговоры лучше вести тет-а-тет, значит, снова нужно возвращаться в Москву, а барышне Арине, кем бы она ни была, придется немного подождать.
Волков уже решился, когда в сердце заворочалось тяжелое, душное чувство. Барышне Арине придется дожидаться его в компании насильника и бывшего уголовника. Не этого ли она так отчаянно боялась? Похоже, перед возвращением в Москву придется сделать крюк и навестить Терентьева Георгия Олеговича, для начала взглянуть на эту сволочь, а потом решить, какую кость ему сломать, чтобы отправить не на службу в дурдом с милым названием «Дубки», а прямиком на больничную койку. Обычно Волков не любил такие спонтанные решения, просчитывал все на несколько ходов вперед, но на сей раз чутье подсказывало – нечего считать, пора действовать!
Терентьев жил в двухэтажном деревянном
Это была кухня. Грязная, неухоженная, с отклеившимися и наполовину отвалившимися обоями, ржавой мойкой, изгвазданной плитой и обшарпанными шкафчиками. На кухне за столом сидели трое. Полная женщина в выцветшем халате с растрепанными, неряшливыми волосами размазывала по круглому лицу слезы и голосила как по покойнику. Вторая женщина, постройнее и поопрятнее, обнимала толстуху за вздрагивающие плечи, что-то тихо говорила. Хлипкий мужичонка с испитым лицом в растянутых трениках и грязной майке-алкоголичке смотрел большей частью не на рыдающую женщину, а на стоящую посреди стола початую бутылку водки. С вожделением смотрел. Помимо бутылки, на столе имелись четыре граненые рюмки, три пустые, а одна полная, накрытая хлебной горбушкой. Рюмка с горбушкой стояла перед прислоненной к стене фотографией хмурого мужика бандитской наружности. Волкову хватило одного взгляда, чтобы узнать в усопшем санитара Терентьева. Вот такие дела! Зря, выходит, торопился.
– Зинка, слышь, Зинка… – Мужичок в трениках шмыгнул носом и потянулся за бутылкой. – Давай, что ли, помянем Жорика. – Он примерился и разлил водку по рюмкам. – Светлейшей души был человек, – сказал, закатив глаза к потолку.
– Светлейшей души, говоришь? – Толстуха перестала голосить, икнула и недобро уставилась на мужичка. – Погань он был, твой Жорик! – Если в бараке до сих пор кому-то и удавалось спать, то после этого яростного рыка он точно проснулся.
Волков вжался в стену.
– Да что ты такое говоришь, Зиночка? – Вторая женщина попыталась вступиться то ли за поникшего благоверного, то ли за почившего Жорика. – Он же героем помер! Он же больных людей из огня спасал!
– Да пусть бы они все там передохли в этом огне! – рявкнула Зинка. – Что мне за дело до каких-то психов? Я теперь одна-одинешенька осталась, ясно вам?! Без кормильца, без мужского плеча… – Она тоненько взвыла и залпом опрокинула в себя рюмку. – Он же мне, гад такой, сережки золотые обещал, а еще на море свозить собирался. Я ж верила ему, окаянному. Все надеялась, что поженимся, что все у нас будет как у людей! – Невидящим взглядом она обвела кухню, и Волков отступил в темноту. – Дети будут… А теперь что? На тебе, Зина, кукиш с маслом! Выкуси! – Она скрутила фигу и сунула ее под нос мужичку.
Тот, не выдержав такой экспрессии, отпрянул, едва не свалился с табурета, но рюмку из руки не выпустил, даже капли не пролил.
– Думаете, я не знаю, что этот кобелина за моей спиной делал? – Зинка погрозила кукишем фотографии. – Думаете, я про Лидку-шалаву не знаю и про его темные делишки с врачихой? Да только верила, что все сладится. А он все по ушам мне ездил: «Не боись, Зинок, выгорит у меня одно дельце, выслужусь перед начальницей, озолотимся!» Озолотились… – сказала она на сей раз совершенно спокойным голосом и аккуратно поправила фотографию.
Мужичок, успевший осушить свою рюмку, сочувственно закивал, снова покосился на бутылку.
– Вот чего, спрашивается, он в огонь полез, каких таких больных спасать?! Да Жорик за просто так в твою сторону и не глянет, зачем же ему рисковать из-за каких-то психов? – Она вдруг врезала кулаком по столу с такой силой, что заплескалась водка в бутылке. – Убили его, вот что я вам скажу! Начальница евонная и убила. Или кому приказала, чтобы убили. – Зинка понизила голос, и Волкову пришлось напрячь слух, чтобы услышать остальное: – Жорик однажды напился и сказал, что в «Дубках» этих творятся темные делишки, эксперименты там всякие ставят, больных в могилы загоняют.