Беглая книга
Шрифт:
– Мы ведь с Михаилом Ивановичем разругались однажды в пух и в прах из-за "Саги об исландцах", – неспешно, смакуя каждое слово, вещал Вениамин Георгиевич, – Это было в Ленинграде. Как сейчас помню, стоим на лестнице в Академии наук, там, где мозаика Ломоносова, может, знаете…
Я начинала клевать носом. Как под гипнозом, я ушла из окружающей меня действительности, увидела и послевоенный Ленинград, и здание Академии, и мозаику Ломоносова, и ученых мужей, причем все это – в черно-белом варианте, как будто смотрела старый фильм. Ровные интонации рассказчика убаюкивали меня. За окнами сгущалась темнота, и весь мир суживался до размеров той части комнаты, которую освещал матерчатый абажур. Постепенно я теряла нить его рассказа, и голос профессора доносился до меня как сквозь вату:
– … Ведь я родился еще при царе! Семья у нас была скромная, но интеллигентная.
И снова провал, я ничего не слышала и не видела. Мелькнула только одна мысль "А вдруг он заметит, что я сплю? Совсем неприлично…"
– …А двадцатые годы вспомнить, самое начало, до НЭПа – это же грандиозная разруха была! Вот недавно совсем, в девяносто первом году все за голову хватались и говорили, что никогда еще наша страна такого ужаса не знала. А мне было даже смешно: они не видели, что после гражданской войны творилось! Все только и думали, как раздобыть хлеба да керосина. Уверяю Вас, других потребностей у людей почти что не было! А я был тогда без ума от классической филологии. Однажды помню, стою в длинной-предлинной очереди за керосином, голодный, одет – сами можете представить как. Очередь двигается медленно, мне скучно, а люди вокруг озлобленные, что вполне естественно… И вот я, чтобы хоть как-то скрасить ожидание, читаю Илиаду… разумеется, на древнегреческом. Люди в очереди бросили ругаться, заинтересовались моим необычным поведением. Подошел милиционер и спрашивает очень, надо сказать, вежливо: "А что это Вы, молодой человек читаете?" Я объяснил ему про Илиаду, рассказал про Гомера – милиционер был человек простой, недавно из деревни, и, разумеется, ничего об этом не слышал. Он послушал меня внимательно, а потом громко сказал: "Граждане! Уступите очередь душевнобольному человеку!" И что Вы думаете? Пропустили…
И снова – провал, снова коришневное плюшевое кресло обхватывает меня своими мягкими, но цепкими лапами, я лечу неизвестно куда. Проваливаюсь в колодец, как Алиса в стране чудес, вижу какие-то силуэты: чертей, ангелов, которые сражаются между собой. Потом из колодца вылетаю на открытое пространство. Пейзаж какой-то нездешний, сказочный… маленькие поля, деревья, каменные приземистые домики. И огромное серо-сизое небо от горизонта. Этот странный пейзаж был населен какими-то не менее странными персонажами, невесть как попавшими сюда с картин Босха. Причем лица у этих причудливых созданий были очень знакомые. Мелькнула физиономия моего Рыжика на длинной тонкой шее, из раковины улитки выглянуло бледное лицо Димочки, захохотал какой-то сумасшедший утконос в нацистской форме, из дачного туалета вышел суровый священник, а высоко в небе ангелы теснили чертей за линию горизонта. Бой был долгим и утомительным. С неба рушились те, кто пал смертью храбрых. Две армии сходились все плотнее, и постепенно удалялись, и вот я уже видела стаю голубей, теснящую стаю черных воронов. И вдруг кто-то из воронов выронил из когтей книгу. Она раскрыла свои страницы, как крылья и, отделившись от птичьей стаи, отправилась в самостоятельный полет по небу. Черные и белые птицы ринулись за ней, но она улетала от них изо всех своих книжных сил. Войска прекратили сражение и, смешавшись, в шахматном порядке полетели догонять беглянку. Книга спешила, на ходу теряя обрывки страниц, хлопала переплетом, задыхалась от безумной гонки…
– Я не очень утомил Вас рассказом о своей жизни? Я проснулась как раз вовремя, чтобы заверить Вениамина Георгиевича в том, что его рассказ был очень интересен.
– Еще чаю?
– Нет, спасибо. Вениамин Георгиевич, а можно все-таки взглянуть на бретонскую Библию?
– А, сейчас, она лежит у меня в соседней комнате, я ее специально для Вас приготовил.
Профессор поднялся со своего кресла и прошаркал в коридор. Сон слетел с меня, и я приготовилась к тому, что сейчас свершится то, о чем.. Неужели?
Вениамин Георгиевич протянул мне книгу в мягкой белой обложке. AR BIBL SANTEL – "Святая Библия". Издательство Al Liamm, год 1971. У меня была такое чувство, будто я собиралась нырнуть в глубину, а дно оказалось под самой кромкой воды.
Неужели я все это время искала то, что давно существует? Кто-то уже прочел искомый манускрипт, более того, успел издать его аж тридцать лет назад! А мы-то тут все как взбесились… Ломимся в закрытую дверь.
Наверное, мое разочарование настолько бросалось в глаза, что Вениамин Георгиевич по-отечески склонился надо
– Вы не это ожидали увидеть? Впрочем, я говорил, что книга не представляет особенного интереса для исследователя.
Я помотала головой: говорить почему-то не могла. Открыла книгу и на титульной странице увидела имя переводчика… Стоп! Это же один из деятелей бретонского возрождения двадцатого века! Пробежалась глазами по выбранной наугад странице текста. Да, так и есть! Неплохой, почти дословный перевод с латинского, но современный перевод! Глянув на предисловие, я еще раз удостоверилась в этом. Да, переводчик опирался на какие-то более старые версии, но что из этого? Все равно это новодел.
– Вениамин Георгиевич, ради всего святого, извините, но мы с Вами говорили о разных переводах. О том, что существует эта современная версия, я и не знала… но я все равно ее куплю, почитаю дома интереса ради.
– Ваше дело, вы не обязаны покупать. А что тут за недоразумение?
Я рассказала профессору все, что знала по поводу злосчастной рукописи и писем Ле Пеллетье, включая историю про безумных немцев, которую я вытрясла вчера из Димочки. Мне ужасно повезло, что Татьяны не оказалось дома и ее отпрыск смог рассказать мне все, что произошло в доме на Шпалерной.
– 34 -
– Да, занятная история… Вот и все, что я могу сказать, – вздохнул Вениамин Георгиевич. – вы не будете против, если я закурю?
– Да что вы, конечно же, нет.
Ничего себе – а Минздрав еще о чем-то предупреждает! Дожил до 98 лет и все курит…
– А вы будете курить?
– С удовольствием, – смалодушничала я.
– Все это конечно, очень интересно… – профессор рассеянно наблюдал за тем, как клубы дыма проплывали над абажуром. – Непонятно одно: почему книга оказалась в Москве? Это первое. Если, разумеется, она действительно в Москве на данный момент. И второе: как так получилось, что никто о ней не слышал с сороковых годов? Если бы она попала в руки к сведущему человеку, то следы ее вряд ли затерялись бы.
Он снова затянулся. Я боялась нарушать молчание и нервно прижимала к себе "не ту" Библию.
– Если бы ее владельцем стал ученый, – продолжал рассуждать профессор, – то, вне всякого сомнения, он бы попытался ее издать. Хотя я знаю и таких, которые годами все собираются и собираются издать книгу, но то одно, то другое, руки не доходят… Может быть, дело в том, что у нас на сегодняшний день очень мало кельтологов, а раньше было и того меньше? Но любой индоевропеист заинтересовался бы такой редкой вещью. Будь она у кого-то из моих коллег в Москве или Ленинграде, я бы наверняка об этом знал. Если бы она попала к какому-нибудь дельцу за границей, он бы продал ее – один только год издания мог бы навести его на мысль о прибыли. Но тогда бы об этой сделке было известно на Западе, и этим немцам нечего было бы здесь делать. Если бы книга попала к какому-нибудь любителю легких денег у нас, он бы продал ее за границу незаконно в советское время или вполне законно – сейчас. Хотя сомневаюсь, что сейчас все сделки законные… Вы уж извините, в коммерции я не особенно разбираюсь. Удивительно одно: почему ее не ищут бретонцы? Это же их национальное достояние!
– Они сами об этой истории ничего не знают. Я посылала запрос по электронной почте: они вообще не слышали о том, что ее когда-то кто-то находил.
– Интересно, интересно… – Вениамин Георгиевич задумчиво затянулся. – Я полагаю, что книга каким-то случайным образом попала к человеку, который совершенно не имеет представления об ее ценности. Это не ученый, не делец, и вообще, скорее всего, какой-нибудь не самый образованный человек. Вы знаете, когда были тяжелые времена, и этой квартиры у меня еще не было, я жил с мамой, братьями и сестрой в коммунальной квартире. И у нас там были соседи, простая рабочая семья. Очень милые люди, надо сказать, но абсолютно необразованные. Кровати у них не было, и в комнате стоял узкий такой топчан. Представляете себе, что это такое? Просто доски, на них – матрац, а вместо ножек, какие бывают у обычной кровати – четыре стопки томов Брокгауза и Эфрона. От бывших хозяев квартиры осталась неплохая библиотека. Сами хозяева бежали за границу в семнадцатом году, а книги, естественно, оставили. И мои соседи использовали эти книги так, как считали нужным. Наверное, просто не подозревали том, что от книг могла быть какая-то иная польза. Меня это, конечно, тогда шокировало, но сейчас я понимаю, что люди не ведали что творили, вот и все. Не спать же им было на полу: по полу мыши бегали! Возможно, что и ваша многострадальная рукопись сейчас используется как подставка или что-нибудь в этом роде.