Беглая книга
Шрифт:
И гудки…
– 35 -
Пальто пришлось сдать в химчистку, и мне не оставалось ничего, кроме как надеть зимний пуховик и в нем поехать на Воробьевы горы. В пуховике было жарковато, особенно в метро, и я с большим удовольствием избавилась от него в гардеробе первого Гуманитарного корпуса. Поднимаясь по лестнице по направлению к суровым охранникам, проверявшим пропуска и студенческие, я встретила Александру, филолога-германиста. Саша иногда залезала в ирландщину, и даже опубликовала пару статей по поводу особенностей глагольных форм в современном английском на территории Северной Ирландии. Не могу сказать, что я очень ей обрадовалась:
– А, Рита, привет! Ты тоже на семинар? Вот и отлично. Я как раз хотела с тобой поговорить. В Институте Языкознания будут чтения памяти Ярцевой, сборник делают. Ты будешь участвовать?
Я покачала головой:
– Я же этнограф, не лингвист…
– Да брось ты, неужели ты не напишешь ничего филологического? Нет, ты напишешь, я знаю! Кстати, я совсем забыла тебе сказать, что твоя статья…Ээээ… Что с тобой, Рита?
В холле прямо передо мной, на столе, застеленном выцветшим красным сукном, стоял огромный портрет Вениамина Георгиевича в траурной рамке. Перед портретом – вазочка с четырьмя поникшими гвоздичками, скорбно склонившими головы. Профессор глядел на меня с фотографии грустно и слегка иронично. Будто бы добродушно упрекал меня в том, что я наделала: "Что же это вы, деточка! Я от вас такого не ожидал…Да, не ожидал!" А что я натворила-то? Я же не хотела! Я совсем не хотела, чтобы он умирал! Я звонила ему, никто не отвечал, вот я и перестала звонить. Да еще придумывала себе весь вечер совершенно бессовестные обманные объяснения: может, на линии неполадки, может, у него отключили телефон или еще что. Хотя я чувствовала, что не в этом дело.
Я подошла поближе, чтобы прочитать некролог. Да, так и есть, он умер позавчера, именно в тот день, когда я была у него. Значит, это произошло вечером… Но как это связано с моим визитом? Наверное, если бы я была виновата, ко мне давно пришла бы милиция… Стоп, в чем я виновата? Ни в чем. Даже если я как-то причастна к его смерти, то… но почему я так уверена, что причастна?
– Рита! Рита! – Александра трясла меня за рукав. – Да что с тобой? Что ты так на Матвеевский портрет уставилась? Ну да, наука понесла тяжелую утрату… Или он тебе родственник?
– Саша, мне надо срочно с тобой поговорить.
То, что я выбрала не лучшую собеседницу, было ясно как день. Но если бы я удерживала в себе все свои мысли и чувства, то, наверное, сошла бы с ума на месте. Мы стали в пролете между этажами. Александра протянула мне сигарету. Я затянулась и слегка успокоилась. Ровно настолько, чтобы говорить членораздельно.
– А чего тут непонятного? – дернула изящными плечиками Александра, на удивление бесстрастно выслушав мой рассказ.- Это же просто черт.
– Что – просто черт? – Мне было легче уже от того, что говорливая Александра выслушала меня, не перебив ни разу. Поэтому я считала своим долгом выслушать ее парадоксально бестолковые – как всегда! – выводы. И по возможности в них вникнуть. Даже взбалмошная Саша могла иногда сказать что-нибудь дельное.
– Этот Рыжик твой. Ты ирландские сказки и былички читала?
– Читала. Но какая связь?
– Еще? – она протянула мне очередную сигарету.
Отказаться в такой ситуации было невозможно.
– Так вот, если там кому встречается молодой человек
– Саша, я тебя умоляю! Это был совершенно реальный человек, насчет приятной наружности – дело вкуса.
– Но он же был рыжий!
– Рыжий. Ну и что?
– Значит, дьявол. И это очень хорошо согласуется. Кому еще нужна была Библия? Ты ж сама говорила, что кто-то там из-за нее в каком-то году совершил сделку с дьяволом.
– Саша, я говорю не о филологических ассоциациях! Пойми, человек умер!
– Вениамин Георгиевич? Так ему лет-то… Дай Бог нам столько прожить.
– Но когда я была у него, он был абсолютно здоров!
– Ну и что? – она снова жеманно пожала плечами. – У меня дед так бегал-бегал до восьмидесяти шести лет, здоровее нас был. А потом раз – сердце. И все. Нет деда. А за два дня до того ему бабка скандал устроила, за то, что он ей с тридцатилетней теткой изменял. А ты говоришь!..
– Я не про то говорю. Из-за этой книжной истории уже один человек умер в Питере. И у него ограбили квартиру.
– А у Матвеева ограбили?
– Не знаю.
– Ну вот видишь.
– Да ничего я не вижу!
– Ну хорошо, а кто тогда твой Рыжик по-твоему? Если не черт, то кто?
– Какой-нибудь охотник за антиквариатом. Димка, Татьянин сын мне рассказывал, что там, в Питере народ охотится за Библией, чтобы продать ее на Запад. И покупателя нашли. Ой, не знаю… Что им стоит сесть на поезд да в Москву приехать? Наверное, Рыжик один из них…Вениамин Георгиевич его не пустил на порог, а потом он как-то узнал, что я интересуюсь книгой. Может быть, он выведал телефон Матвеева и каким-то образом подкинул его Володьке. Иначе не сходится.
– Все-то ты рационализируешь… Ой, смотри, Тамара Борисовна идет! Давай у нее спросим?
– Что спросим?
– Здравствуйте, девочки! – Тамара Борисовна Шварц, крупная дама и крупный ученый, медленно спускалась по лестнице, умудряясь одновременно поправлять шиньон, кивать мчащимся мимо студиозусам, и пробегать глазами настенные надписи.
– Надо же, что современные юные филологи пишут! – она кивнула на любовно вычерченное черным маркером слово "фаллос", – Вот что значит образование! В наше времена на стенах писали несколько иное слово… Риточка, а что это с вами такое? У вас горе? Она стала около меня, тяжело дыша, так что старомодное жабо на ее груди то поднималось, топорщась рюшами, то опадало.
– Тамара Борисовна, у Риты обострение комплекса вины. Она считает, что Матвеев из-за нее умер, – с детской непосредственностью заявила Александра. Меня всегда раздражало ее поведение в стиле "анфан террибль", но сейчас это было кстати: сама бы я объяснить ничего не смогла.
– Да что это вы, Риточка, выдумываете? Если уж кого винить или подозревать, то меня, я же его умершим обнаружила!
– Вы?! – я снова заволновалась да звона в ушах. – Расскажите, как это было?
– Ну как… Я ведь тесно с ним общалась, была в некотором роде его ученицей, вернее одной из учениц. А сейчас я собираю материал для учебника, который будет называться "История лингвистических учений двадцатого века" или что-то в этом роде. И я приходила к Вениамину Георгиевичу каждую неделю, мы с ним беседовали, он мне советы давал.