Беглая
Шрифт:
Невыносимо.
Невыносимо!
Сердце гулко и сбивчиво гудело в груди, хрипело, словно захлебывался аварийный мотор. Казалось, оно вот-вот лопнет, не выдержит, и все кругом будет в крови. Я, не мигая, смотрела в ясные распахнутые глаза Климнеры. Пустые, выхолощенные, полуживые. Они никогда не были такими. Они всегда искрились лукавым весельем, с губ редко сходила улыбка. Она была хохотушкой, моя Климнера. Это ее смех преследовал меня в этих проклятых снах, ее голос. Она звала меня, а я никак не могла это понять. Почему я не могла понять? Как можно не узнать того, кого так любишь? Любил…
Тогда все случилось очень быстро. Внезапно, молниеносно. Настолько,
Первое и обязательное, что потребовал Тракс Саркар — меня в жены своему сыну Тарвину, чтобы утвердиться в Красном Пути. Это не обсуждалось. Меня надлежало передать асторцам незамедлительно, как жест доброй воли, чтобы воспитать должным образом. Чтобы я смогла стать достойной женой. Достойной в их глазах. Но, разумеется, были и другие условия, менее значимые. И отец торговался за каждую мелочь, как мог. На деле — старался выиграть время, необходимое для того, чтобы меморы приготовили прибор для меня, а потом закончили с Климнерой, успев заложить нужное самосознание… Наспех, без права на ошибку, за пару часов. Но у отца были хорошие меморы… Климнера оказалась той, кому не повезло, но без жертв было не обойтись — даже тогда я понимала это. Ее не избирали намеренно, не готовили. Она просто оказалась подходящей. Мы были одного возраста, одного роста. Обе светловолосые... В это же время Гинваркан вывозил меня из дворца в заброшенный торговый порт, в котором отец всегда предусмотрительно держал несколько мелких неприметных судов. Будто предвидел…
Я помнила этот проклятый невыносимый день так ярко, словно он был вчера. Как я спорила с Гинварканом, заставляя старика бегать по лестнице, как смотрела в монитор фактурата, холодея от ужаса и обливаясь слезами. Как они упали на пол. Мама и отец… Как я кричала, лупила старого слугу. Тогда мне казалось, что хуже быть уже не может. Может… Сейчас… Они все погибли, защищая меня. Мама, отец, Гинваркан. А я…
Я подняла голову, глядя на замершую Климнеру. Слепла от слез, видела лишь нестерпимо-синее пятно. Это я должна была стоять с пустыми глазами, обвешанная драгоценностями. Я должна была стать безропотной покорной женой Тарвина Саркара и принести асторцам Нагурнат и весь Красный Путь. Я. Амирелея Амтуна.
От напряжения зазвенело в ушах, закружилась голова. Тошнотворный ком застрял в горле, мешая вздохнуть. Я невольно шарила в воздухе рукой, нащупала шершавый древесный ствол и, держась, бессильно опустилась на платформу. Глубоко и шумно дышала.
— Что с тобой? Тебе дурно? Почему ты плачешь?
Я почувствовала на плече теплое касание. Климнера… Хотелось броситься к ней на шею, обнять, расцеловать, прижаться изо всех сил. Растормошить, чтобы она перестала быть такой чужой. Климнера — родная душа, осколок прошлой жизни. Но я не могла. Я благодарила всех ганорских богов за то, что шок не позволил мне наделать глупостей. Я больше не могу думать о себе, не могу поддаваться горю или отчаянию. Не теперь, потом, когда все закончится. Сейчас должно быть только так, как задумал мой отец. Больше ничего не имело значения. Асторцы
Я старалась унять истерику. Глубоко дышала, утирала слезы. Сейчас было важным только одно — Климнера и ее память. Что-то пробудило мою, и оставалось лишь надеться, что память Климнеры по-прежнему спала. Иначе это будет конец. Пока Климнера не узнавала меня. Она говорила мне «ты». И мне оставалось лишь молиться, чтобы она не узнавала и дальше. Хотя бы до этой проклятой свадьбы. Брак асторцев нерасторжим.
Я опустила голову, стараясь занавеситься волосами, спрятать лицо. Климнера не должна меня видеть, не должна запомнить. Я обязана как можно скорее исчезнуть и больше не попадаться ей на глаза. Я не выйду из комнат Тарвина до тех пор, пока он не выставит меня. Пока все не закончится.
Рука Климнеры все еще лежала на моем плече. Она казалась раскаленной, свинцовой. Я мягко убрала ее, только после осознав, что, вероятно, не имела права на подобный жест. Я поспешила подняться, низко склонила голову:
— Прошу простить меня, ваше высочество. Сама не знаю, что на меня нашло. Наверное, я не здорова. Позвольте мне уйти.
Климнера, наконец, отстранилась:
— Конечно, ты можешь уйти.
Я низко поклонилась:
— Благодарю, ваше высочество.
Я развернулась и на деревянных ногах пошла к мосту, думая лишь о том, чтобы не упасть, привлекая к себе опасное внимание. Только бы Климнера ничего не вспомнила. Только не сейчас. В голове вдруг зажужжали странные глупые вопросы, когда-то заданные их медиком. Он что-то говорил про мою память. Он что-то подозревал… Насколько глубоко закрались его подозрения?
Я старалась покинуть сад, как можно быстрее, но едва продвигалась, словно продиралась сквозь плотную вязкую субстанцию. Накатила невозможная слабость, которая пульсировала в кровотоке с биением сердца. Каждую секунду я ожидала, что Климнера окликнет меня, узнав. И замирала от ужаса. Только не это… Только не это…
Только не это…
Я, наконец, достигла главной аллеи, ускорила шаг, как могла. Но невольно остановилась и отшатнулась, увидев перед собой Разум. Нестерпимо-красную. И нестерпимо красивую.
Она окинула меня цепким взглядом. Губы презрительно скривились.
— Что это с тобой? Ты ревела?
Я шумно выдохнула, борясь с желанием посмотреть наверх. Здесь я была видна, как на ладони.
— Не твое дело.
Та лишь фыркнула:
— Где тебя носит? Повелитель ищет тебя.
Я кивнула:
— Я уже возвращаюсь.
Я хотела пройти, но она по-прежнему загораживала дорогу:
— Куда возвращаешься? Повелитель ждет тебя внизу.
Внутри все замерло:
— Внизу? Почему внизу?
За все время я ни разу не спускалась с этих этажей. Никогда.
Тень равнодушно пожала плечами:
— Почему ты спрашиваешь об этом меня? Я лишь исполняю приказания. Он велел привести тебя вниз. Или ты смеешь спорить?
Я поспешно покачала головой:
— Я исполню все, что он приказал.
Разум удовлетворенно повела бровями и зашагала в противоположную сторону:
— Не отставай от меня дальше, чем на два шага — иначе двери тебя не пропустят.
Я кивнула, последовала за ней, не желая привлекать к себе большее внимание. Покинуть сад и быть покорной, чтобы у Тарвина не возникло ни малейшего сомнения. Продержаться хотя бы неделю, как бы ни было это невыносимо.