Беглая
Шрифт:
Ненавижу! Ненавижу!
За то, что он сделал со мной. Подлый коварный палач. Проник в мою кровь, словно яд. Я едва не сдалась, едва не приняла эту жестокую участь. Едва не совершила непростительную ошибку. Роковую ошибку. Я была слаба. Но я не просто слабая женщина… я… Я невольно покачала головой: сейчас это было проклятьем. Самым черным из всех. Самым невыносимым. Теперь все пути назад отрезаны. Я должна покинуть Фаускон, даже если это будет невозможно. Должна! Бежать, не разбирая дороги, не жалея сил.
Я вновь нырнула в подвернувшийся
Нужно добраться до любого из портов. А там… У меня не было никакого плана. И какой может быть план? На Фаусконе! Я женщина — этим все сказано. Здесь это приговор… Без денег, без асторских документов, без сопровождения, без декларации выезда… И каждый довод будто вбивал меня, словно гвоздь, в эти зловонные мокрые плиты. По самую шляпку.
Я тронула под плащом ошейник, пальцы коснулись холодных камней. Это дерьмо стоит более чем достаточно — бриллианты чистой воды, мне ли не знать. Пожалуй, на них можно купить целое судно вместе с не слишком чистоплотной командой… Я с остервенением дернула. Знала, что бесполезно. Снять этот собачий повод может только он… Но даже если каким-то чудом удастся, — как продать? Меня или вернут, или убьют, чтобы ограбить и замести следы.
Я нервно покачала головой — мои теории были наивными. Здесь. Я женщина… Бесправная. Меня наверняка может остановить любой. Любой, у кого возникнет какой-то вопрос или подозрение. И сколько у меня времени?
Меня неотступно преследовала еще одна мысль. Не слишком важная в эту минуту, но… что будет, если он узнает, кто я?
Нет, не так. Вопрос следовало ставить иначе: когда он узнает. Дело лишь во времени. Или уже знает? Глупо было бы утешать себя наивными сказками… И что он сделает? Поднимет шум? Или остережется такого позора и станет действовать тихо?
Я вновь покачала головой, словно отгоняла непрошенные мысли. Сейчас я не должна об этом думать. Лишь о том, как уйти, спрятаться, исчезнуть. Сейчас только это имело значение.
Я осторожно выглянула из-за угла, замечая, что толпа на улице начала редеть. Ночь сгущалась. Разгорались новые и новые фонари. С одной стороны — ночью меньше глаз. А с другой… в толпе всегда проще затеряться. Но одинокая женщина без сопровождения вызовет слишком много вопросов — это уже было очевидно. Нужно торопиться, хотя бы уйти как можно дальше от этого места. Я шагнула, но, тут же, содрогнулась, как от удара током — меня схватили за руку:
— А ну, стой!
44
Казалось, я толком и не видел ее прежде. Впрочем, видел лишь дважды. И, уж точно, так пристально не рассматривал… Теперь же хотел уловить
Принцесса Амирелея смиренно стояла передо мной, не отводя пустого взгляда. Прямая, спокойная, безропотная. Такая, какой и полагалось быть жене. Она будет стоять столько, сколько я пожелаю. Так, как пожелаю. Там, где пожелаю. И не посмеет возразить или ослушаться. В Чертогах знают свое дело.
Ни-че-го. Ни единой линии… Сейчас я жалел, что не забрал у Креса изображение ее отца. Просить повторно было глупо. Если не неосмотрительно… Но теперь одно лицо казалось мне всего лишь видоизмененным отображением другого. Настолько нелепым было это очевидное сходство. И внутри, в самой сердцевине грудной клетки, колыхнулась закипающая лава. И неприятный холодок по спине — предвестник сомнений, которым я не хотел давать волю. Это было слишком безумно. Но чутье… Я будто начинал улавливать разлитый в воздухе след и заражался азартом.
Наконец, я отвернулся. Смотрел в окно, замечая, что небо уже сменило цвет. Скоро опустится ночь. Облака внизу были непривычно темными, свинцовыми. Наверное, в Нижнем городе будет дождь. Я медлил. Сам не понимал, почему. Повернулся почти через силу.
— Ты помнишь свой дом, Амирелея? Ты помнишь Нагурнат?
Она с готовностью кивнула без тени сомнения:
— Конечно, повелитель.
— А свою семью?
Она вновь кивнула:
— Разумеется, повелитель.
Я подошел, снова всматриваясь в ее лицо:
— Твоя мать… Опиши мне ее. Я хочу знать, какой она была.
Снова покорный кивок:
— Конечно, повелитель. Моя матушка была королевой Нагурната. Благородной, справедливой, милосердной, воплощающей…
Я раздраженно стиснул зубы:
— ... не надо этого. Опиши мне ее внешность. Подробно.
Это пожелание снова не вызвало никакой реакции. Лишь спокойствие и покорность. Но я уже не был уверен в том, что это незамутненное спокойствие — итог работы Чертогов. Их учат подавлять эмоции, но не могут от них совсем избавить. Даже Разум… порой, в ее глазах бушуют настоящие бури. И эта малость отличает их от бездушных кукол. Они не пусты. Но Амирелея, стоящая передо мной, казалась пустым бочонком, в котором гуляет ветер, издавая гулкий свист. Почему я раньше не замечал этого? Я усмехнулся собственным мыслям: по своей же вине; раньше я на нее не смотрел. И не видел, даже если смотрел.
Она облизала губы. Но это был не суетный жест, не мимолетная нервная слабость. Просто они подсохли и, вероятно, доставляли дискомфорт. Принцесса Амирелея демонстрировала удивительное равнодушие к своему прошлому.
— Матушка была очень красива, повелитель. Высока ростом, стройна. С белой кожей. У нее были прекрасные светлые волосы и большие ясные глаза. Продолговатое лицо, аккуратный ровный нос с тонкими изящными ноздрями, равновеликие губы. Не тонкие, но и не чрезмерно пухлые. Брови вразлет, которые обычно немного чернили…