Беглецы
Шрифт:
***
— Почему ты не любишь эльфов? — поинтересовался ближе к вечеру Ларон. Настроение у них с Барстом поднялось — над степям прошелся небольшой дождик, который наконец утолил жажду путников. Вечером они даже рискнули разжечь маленький костерок и пожарить на нем серо-бурого рябого зайца, которого метким ударом убил Ларон — случайность, подарившая им вкусный ужин. Хотя Барст продолжал ворчать о жареном кабане — сказывался тот факт, что они трое суток питались одним подножным кормом. Здоровое тело орка не переносило ягоды, грибы и прочую мелочь, считая ее лишь легким перекусом. Заяц тоже не порадовал Барста, но хотя бы сделал менее мрачным.
—
Он расхохотался, и Ларону пришлось терпеливо ждать, когда у него закончиться этот приступ несвоевременного веселья.
— Высокомерные вы, все нос задираете, — неожиданно разумно ответил Барст. — Кичитесь своим превосходство, а сами? Дурки вы, вот.
Ларон серьезно задумался, размышляя о том, в каком свете предстает поведение бессмертных перед смертным. То, что для эльфов миг, для орков — целая жизнь. Мысли об этом постепенно привели его к воспоминаниям о доме. Он посмотрел на север, где за землями фейри простирался Рассветный Лес. Тоска заполонила его сердце, и только оклик Барста привел Ларона в чувство.
— Остроухий, что задумался?
— По-моему, мы договаривались, что количество твоих оскорблений не будет превышать разумной нормы, — напомнил Ларон хоть и мягко, но с холодком. Барст очень точно уловил смысл его слов и недовольно промолчал.
— Я тебе два раза должен. Жизнь. Один вернул. Второй верну — и проваливай, — произнес наконец орк. Эльф послушно кивнул, едва сдерживая улыбку. Хрупкий мир был восстановлен.
Ночь прошла спокойно, если не считать жуткого холода, который опускался на степь, как только в небе поднималась луна. Именно на ее тонкий серп смотрел Ларон, когда послушно нес караул. В степях требовалось усилить бдительность, так что даже Барст не стал спорить насчет ночных дежурств. Сам он сейчас храпел, но намного тише, словно понимал, что не стоит шуметь.
Для Ларона ночь была прекрасным временем для размышлений, вот только сами они были полны горечи. Он старался не вспоминать, что только пару лет назад смотрел на то же самое небо совсем из другого места — из своего дома. Столько времени он заботился о поместье своей любимой и единственной, столько времени охранял покой родного края. Всю свою жизнь он провел там, в Рассветном Лесу. А теперь сидит на холодной сухой земле и старательно вслушивается в тишину, пытаясь уловить шум приближающихся кочевников. В животе урчит от постоянного чувства голода, от которого не спасает даже скудный ужин, а голова раскалывается после целого дня пути под палящим солнцем. От самого осознания, насколько кардинально изменилась его жизнь, Ларону становилось плохо. Сердце изнывало от тоски, но хуже всего было то, что он прекрасно понимал: он сам виноват в том, что оказался здесь. Это было его наказание, и лишь об одном он жалел: что вместе с ним опале подверглась и его семья. Они не должны были пострадать… Во всем виноват лишь он один…
— Ты меня не разбудил? — удивился Барст, просыпаясь утром.
— Я задумался, — отстраненно ответил Ларон. — Но тебе не стоит беспокоиться, мы в степи одни.
— Пока, — многозначительно хмыкнул орк и тоскливо посмотрел на место, где вчера на маленьком костерке весело дарился тощий заяц. — Кабана хочу.
Ларон чуть не брякнул: "Я тоже". Но вовремя сдержался, хотя ничего постыдного в его приземленном желании не было. Просто он не привык голодать. Еще и ощущение опасности постоянно накатывало. Ларон понимал, что их с Барстом жизни зависят лишь от удачи. Пока
Шли молча. Если поначалу это объяснялось жаждой, которая мучила их до вчерашнего дня, то сегодня такого оправдания не было. Ларон не привык лезть в чужие души, а Барст с излишним недоверием и неприязнью относился к нему. Впервые эльф заметил, что без Ворона и Агнет необычайно тихо. Эта парочка по отдельности вела себя скромно, но, оказавшись вместе, начинала искрить, словно два камня огнива. Честно говоря, Ларон успел немножко привязаться к ним: они умели возвращать радость жизни. Пусть иногда и слишком громко.
— Че лыбишься, ост… Хотя да, я еще сегодня не оскорблял ваше ушастое величество, — хохотнул Барст.
— Да, можешь начинать, — с улыбкой отозвался Ларон и заметил, как светлеет лицо товарища. Очень сложно постоянно проявлять агрессию к тому, кто сам остается спокоен и настроен мирно.
Ларон раздумывал над тем, какими разными могут быть наемники. Признаться, раньше он не интересовался подобным вопросом. В среде светлых эльфов отношение к смертным было… покровительственным. На них смотрели как на зверушек. Единственные, кто заслуживал уважение, были паладины. Одна вера и принципы помогали светлым эльфам и людям из Ордена находить общий язык, но к остальным отношение бессмертных едва ли было терпимым. Ларонэль хоть и не осуждал низшие расы, как некоторые его сородичи, однако и интереса к ним не проявлял. Теперь же Судьба и Свет закинули его в компанию как раз таких существ, и их образ мыслей и действий вызывал у эльфа любопытство. Наконец он решился спросить:
— Ты давно знаешь Ворона?
Барст мрачно, с подозрением на него глянул.
— Не твое дело, ушастый, — грубо отозвался он. — Ворон — мой друг.
«Не думаю, что сам он так считает», — мысленно заметил Ларон. Несмотря на кажущуюся приязнь и расположенность ко всем — у оборотня имелось демонское обаяние, — Ворон никого не подпускал к себе близко. Скорее, они с Барстом были приятелями, но орк явно относился к старшему наемнику с большим уважением.
— А как вы познакомились? Или это тоже тайна? Не обижайся, Ворон меня заинтересовал. Не так я представлял себе наемников.
Барст вдруг хохотнул.
— А что, думал, мы детей режем и с кости мясо жрем? Нет, ушастый, мы не такие твари, как вы думаете.
— Я вовсе не считал, что вы — воплощение зла. Но Ворон удивительно… правильный. За то недолгое время, что я провел за пределами Рассветного Леса, я заметил, насколько эгоистичны и жестоки люди. И оборотни.
— Так это ж Белый Ворон! Он лучший из наемников и самый честный! С ним, знаешь, какие важные люди ведут дела? Во! Он мастер своего дела, любые проблемы может решить. Это тебе не какие-то головорезы Косого Ро. Это во!
Ларонэль неопределенно хмыкнул, что сочли вполне приемлемым ответом, и монолог Барста продолжился. Он узнал кучу имен каких-то наемников, их истории, привычки и характеры. Правда, учитывая, что описание давалось Барстом — личностью, относящейся к ним весьма предвзято, — окончательный вердикт по всем этим господам Ларон не спешил выносить. Зато хоть как-то разбавил тишину, давившую на уши. Степь казалась абсолютно вымершей.
Наконец Барсту надоело трепаться, и он замолчал. Ларонэль с тоской думал о лесе — сейчас ему бы сгодился бы даже лес Ленаты. Ему казалось, что солнце душит его, хотя жара постепенно спадала, да и жажда не мучила их.