Беглянка (сборник)
Шрифт:
Прошлым летом надо было соображать, что эти прощания и обещания на вокзале – не более чем дурачества, ненужные одолжения неприкаянной девице, которая в одиночку болталась по театрам и лишилась сумочки. Должно быть, он, еще не дойдя до дому, раскаялся, что ее обогрел, и молился, чтобы она не воспринимала это всерьез.
Не исключено, что он привез себе из Черногории жену, которую прятал в квартирке наверху, – неспроста же он так забеспокоился: его даже передернуло. Если он и вспоминал о Робин, то лишь от страха, что она поступит именно так, как поступила: поддастся своим девственным мечтам и начнет строить идиотские планы. Наверное, женщины столько раз бросались ему на шею, что он придумал, как от них избавляться. Вот и показал ей, как это делается.
Хотя с некоторыми приходится попотеть.
Это уж точно. Вот она, к примеру, расплакалась. Пока шла по улице, ухитрялась прятать слезы, но на тропинке у реки разрыдалась. Одинокий черный лебедь; те же самые утиные семейства – выводки утят и крякающие родители; солнечные блики на воде. Не нужно спасаться бегством, лучше уж держать удар. Единожды поддашься – и еще не раз получишь ножом в грудь.
– Нынче без задержки, – отметила Джоанна. – Как спектакль?
– Я до конца не досмотрела. Только вошла в театр, как мне в глаз угодил здоровенный жук. Уж я моргала-моргала, но так от него и не избавилась. Пришлось идти в туалет и вымывать. Частично вытащила полотенцем, а после стала лицо вытирать – и в другой глаз занесла.
– То-то я смотрю, у тебя глаза красные. Ты пришла, а я себе думаю: ну, обревелась в театре, не иначе – пьеса небось печальная была. Ополосни-ка лицо соленой водой.
– Да, я как раз собиралась.
Много чего она собиралась – или не собиралась – сделать. Никогда больше не ездить в Стратфорд, никогда не бродить теми улицами, не ходить в театр. Не носить зеленых платьев – ни цвета лайма, ни цвета авокадо. Избегать любых вестей из Черногории – что, впрочем, несложно.
Пришла настоящая зима, озеро замерзло почти до волнореза. Лед шершавый, местами торосы. Рабочие сворачивают рождественскую иллюминацию. Зафиксированы случаи гриппа. От ходьбы против ветра у людей слезятся глаза. Многие женщины облачились в зимнюю униформу: ватные штаны и лыжные куртки.
А Робин – нет. Она сходит с эскалатора на четвертом – последнем – этаже больницы в длинном черном пальто, серой шерстяной юбке и сиреневой блузе. Ее густые прямые черные как смоль волосы спадают до плеч, в ушах – крошечные бриллиантики. (Сейчас, как и прежде, заметно, что многие самые привлекательные, самые ухоженные женщины в городе – не замужем.) Теперь она может не носить сестринский халат, поскольку работает на полставки и только на этом этаже.
Сюда можно подняться обычным порядком, на лифте, а вот спуститься труднее. Чтобы тебя выпустить, дежурная медсестра должна нажать на потайную кнопку. Это психиатрическое отделение, хотя его нечасто так называют. Окнами, как и квартирка Робин, оно выходит на озеро, за что его прозвали «Сансет-отель». А кто постарше, называют его «Ройял-Йорк». Пациенты здесь временные, хотя для некоторых временное пребывание повторяется от раза к разу. Те, чьи галлюцинации, абстиненции и депрессии принимают постоянный характер, лежат не здесь, а в доме хроников, официально говоря – в психоневрологическом интернате, расположенном в пригороде.
За сорок лет городок не столько разросся, сколько изменился. В нем появились два торговых центра, хотя и магазины на площади кое-как выживают. На отшибе построены новые корпуса (жилье для престарелых), а два больших старых здания из числа стоящих на озере переоборудованы под многоквартирные дома. Робин повезло вселиться в один из них. Дом на Айзек-стрит, где когда-то жили они с Джоанной, отделали виниловыми панно – теперь его занимает агентство недвижимости. Дом Уилларда остался более или менее в прежнем виде. Несколько лет назад Уиллард перенес инсульт, но восстановился; правда, ходит теперь с двумя тросточками. Пока он лежал в больнице, Робин постоянно его навещала. Он не уставал повторять, какими они были добрыми
Джоанна умерла восемнадцать лет назад; Робин продала дом, чтобы не мучиться старыми воспоминаниями. В церковь она больше не ходит и не общается с бывшими одноклассниками и подругами юности, разве только когда кто-то из них попадает в больницу.
В преклонные годы для нее снова открылись перспективы замужества, хотя и в ограниченных пределах. В округе немало вдовцов, которые не против найти себе пару. Обычно они предпочитают женщин, имеющих опыт семейной жизни, но не обходят вниманием и тех, у кого хорошая работа. Правда, Робин всем дала понять, что замуж не собирается. Люди, знающие ее с юных лет, утверждают, что никогда и не собиралась – потому и живет старой девой. Кое-кто подозревает у нее лесбийские наклонности, которые до такой степени подавлены примитивным, косным окружением, что она и сама их не осознает.
Кого только не заносит теперь в их края – кое с кем из приезжих она сошлась накоротке. Некоторые живут парами, хотя и не женаты. Есть люди родом из Индии и Египта, с Филиппин, из Кореи.
Старый уклад, неписаные правила минувших лет в определенной мере сохраняются, но множество людей даже понаслышке не знают о таких вещах – и в ус не дуют. Продукты нынче доступны какие угодно, в погожий воскресный день можно посидеть за выставленным на тротуар столиком, заказать какой-нибудь диковинный кофе и послушать колокольный звон, не задумываясь о богослужении. На берегу теперь не увидишь железнодорожных сараев и складов – вдоль озера на целую милю тянется деревянный настил для прогулок. Созданы Хоровое общество и Театральное общество. Робин принимает активное участие в деятельности Театрального общества, хотя на сцену выходит все реже. Несколько лет назад она исполнила роль Гедды Габлер [35] . По общему мнению, пьеса была пренеприятная, но Робин принимали на ура. Особенно подкупало зрителей то, что она сыграла свою полную противоположность.
35
Гедда Габлер– героиня одноименной пьесы норвежского драматурга Генрика Ибсена (1828–1906), яркая, волевая личность, чьи поступки выходят за рамки обыденности и пошлости окружающего мира. Эту роль исполняли Элеонора Дузе, Вера Комиссаржевская, Ингрид Бергман и другие выдающиеся актрисы.
В наши дни многие стали ездить в Стратфорд. Что до Робин, она ездит на спектакли в городок Ниагара-на-Озере.
Робин замечает три койки, стоящие в ряд напротив лифта.
– Это еще что? – спрашивает она Корал, дежурную сестру.
– Это временно, – с сомнением отвечает Корал. – В порядке перевода.
Робин вешает пальто и сумочку в стенной шкаф на посту, за спиной у дежурной сестры, и Корал объясняет, что этих пациентов перевели из Перта. Там, говорит она, не хватает мест. По чьему-то недосмотру произошла накладка, местный дом хроников к приему пока не готов, а потому этих временно определили сюда.
– Поздороваться с ними, что ли?
– Как хочешь. Я подходила – они не реагировали.
У всех трех коек высокие борта подняты, больные лежат на спине. Корал была права: все погружены в дремоту. Две старушки и один старик. Робин отходит, потом возвращается. Разглядывает старика. У него беззубый рот; вставные челюсти, если таковые имеются, вынуты. Волосы еще не растерял – седые, коротко стриженные. Изможденный, щеки ввалились, но лицо у висков широкое, сохраняет некоторые следы властности и – как в день их последней встречи – смятения. На лице стянутые, бледные, почти серебристые пятна – видимо, в тех местах, где были удалены злокачественные новообразования. Туловище чахлое, ноги под одеялом едва различимы, но грудь и плечи еще сохраняют черты прежней массивности, которая ей памятна.