Беглянка (сборник)
Шрифт:
– Я целыми днями работаю, – ответила Дельфина.
Выйдя из машины, она попрощалась со всеми и ни с кем в отдельности, а затем, тяжело ступая по снежной каше, прошагала по тротуару и скрылась в гостинице.
– Я так и знала, что она не согласится, – сказала по пути домой Айлин.
– Зато она, возможно, оценила, что мы ее пригласили, – ответил Гарри.
– Ей на нас плевать. Ее интересовала только Лорен, пока она думала, что это ее дочь. А теперь и Лорен ей не нужна.
– Зато она нужна нам, – сказал Гарри, и голос его зазвучал чуть громче. – Она наша… Мы любим тебя, Лорен, – продолжил он. – Я просто хочу лишний раз тебе об этом сказать.
«Ее». «Наша».
Лорен почувствовала, как что-то щиплет ее голые ноги. Она наклонилась и
– Я в лесу колючки поймала. На мне сотниколючек.
– Когда приедем домой, я их с тебя сниму, – сказала Айлин. – А пока ничем не могу помочь.
Лорен принялась яростно сдирать колючки с пижамы. Но, едва отлипнув от ткани, они тут же впивались в пальцы. Лорен попыталась очистить правую руку от репейников с помощью левой, и вскоре уже все ее пальцы были облеплены колючками. Они так ее раздражали, что ей хотелось кричать, размахивая руками, но она понимала, что сейчас остается только одно – просто сидеть и ждать.
Уловки
– Я умру, – сказала Робин как-то вечером, много лет назад. – Я умру, если платье не будет готово.
Они сидели на веранде темно-зеленого, обшитого вагонкой дома по Айзек-стрит. Уиллард Григ, сосед, за ломберным столиком играл в рамми с сестрой Робин – Джоанной. Робин, примостившись на диване, хмуро листала журнал. В воздухе шла борьба между ароматом душистого табака и запахом кетчупа, клокотавшего на кухне одного из соседских домов.
Уиллард заметил, что Джоанна едва заметно улыбнулась и только потом переспросила:
– Что ты сказала?
– Я сказала, что умру, – напористо повторила Робин. – Я умру, если завтра не получу свое платье. Из химчистки.
– Мне так и послышалось. Ты умрешь?
В подобных случаях к Джоанне было не подкопаться. Она говорила так мягко, с таким безмятежным презрением, а улыбка ее – уже исчезнувшая – ограничивалась крошечным изгибом одного уголка губ.
– Да, умру, – с прежним вызовом подтвердила Робин. – Мне без него никак.
– Ей без него никак, она умрет, она собирается в театр, – доверительно сообщила Джоанна Уилларду.
– Ладно тебе, Джоанна, – отозвался Уиллард.
Его родители, да и он сам, дружили с родителями девочек (мысленно он до сих пор называл их «девочками»), а теперь, когда никого из родителей не осталось в живых, Уиллард взял на себя миссию следить, чтобы девочки по возможности не вцепились друг дружке в волосы.
Джоанне уже исполнилось тридцать лет, Робин – двадцать шесть. У Джоанны было детское тельце со щуплой грудью и длинное желтушное лицо, обрамленное прямыми тонкими каштановыми волосами. Зажатая на полпути между детством и женской зрелостью, она даже не пыталась скрывать, что остается глубоко несчастной. Зажатая и в каком-то смысле с детства изувеченная жестокой, неотвязной астмой. Трудно было ожидать, что личность такого внешнего вида, личность, которая не могла выходить на улицу зимой и оставаться одна по ночам, окажется столь беспощадной во всем, что касалось промахов более удачливых людей. Что у нее откуда-то возьмется неисчерпаемый запас презрения. Уиллард, сколько их знал, становился свидетелем того, как у Робин глаза наполнялись гневными слезами, а Джоанна спрашивала: «Что это с тобой?»
В этот вечер Робин достался только один укол, да и тот пустяковый. Завтра она собиралась ехать в Стратфорд [32] и чувствовала, что уже вышла из-под контроля Джоанны.
– Что завтра дают, Робин? – спросил Уиллард, чтобы только разрядить обстановку. – Шекспира?
– Да. «Как вам это понравится».
– А ты понимаешь этот язык? Шекспировский?
Робин сказала, что понимает.
– Ты уникум.
Уже пять лет Робин соблюдала эту традицию. Каждое лето – один спектакль. Началось это в Стратфорде, когда она училась
32
Стратфорд– город в провинции Онтарио, основанный в 1832 г. и названный в честь британского Стратфордана-Эйвоне, считающегося родиной У. Шекспира. С 1953 г. в городе ежегодно проводится Стратфордский шекспировский театральный фестиваль.
Осуществить это было несложно. Городок, где она выросла и где впоследствии устроилась на работу из-за Джоанны, находился в тридцати милях. Местные жители знали, что в Стратфорде проводится Шекспировский фестиваль, но Робин никогда не слышала, чтобы кто-нибудь ездил туда на спектакли. Такие, как Уиллард, опасались, что станут объектом насмешек театральной публики, да к тому же не сумеют понять шекспировский текст. А такие, как Джоанна, считали, что Шекспира вообще любить невозможно и что люди ходят в театр лишь для того, чтобы покрутиться среди всяких важных шишек, которые только вид делают, а на самом-то деле Шекспира терпеть не могут. Те немногие, кто привычно интересовался театральными постановками, предпочитали ездить в Торонто, в «Ройял Алекс» [33] , когда туда привозили бродвейские мюзиклы.
33
« Ройял Алекс» (официально – «Royal Alexandra Theatre», или «Королевский театр „Александра“») – крупнейший, постоянно действующий государственный театр Северной Америки, построенный в 1907 г. в Торонто и вмещающий около полутора тысяч зрителей.
Поскольку Робин предпочитала хорошие места, ее финансовых возможностей хватало только на субботние утренники. Она присматривала такой день, когда была свободна от дежурства в больнице. Пьесу никогда заранее не читала и не выбирала специально трагедию или комедию. Ни в театре, ни на улицах ей ни разу не попались знакомые лица, и это ее вполне устраивало. Одна из медсестер, подруга по работе, как-то сказала: «Мне бы нипочем не хватило духу пойти одной», и тогда Робин, как видно, поняла свое разительное отличие от других. Нигде ей не было так комфортно, как среди незнакомых людей. После спектакля она, по обыкновению, шла через центр города, вдоль реки, и по пути заходила в какую-нибудь недорогую закусочную, где брала сэндвич и устраивалась на высоком табурете за стойкой. А потом ехала домой на поезде в девятнадцать сорок. Вот и все. Однако же такое времяпрепровождение давало ей уверенность, что унылое и шаткое бытие, к которому она возвращалась, – это лишь временное, а потому вполне терпимое явление. А за ним, за этим бытием, за всем сущим, занималось особое сияние, о котором напоминали закатные лучи, что падали в вагонные окна. Эти лучи и длинные тени на летних полях были как отголоски пьесы, звучавшей у нее в голове.
В прошлом году она смотрела «Антония и Клеопатру». Выйдя после спектакля к реке, она впервые в жизни увидела черного лебедя, утонченного чужака, который скользил по водной глади и кормился в стороне от своих белых собратьев. Видимо, не что иное, как сверканье белых лебединых крыльев, навело ее на мысль, что надо бы в кои-то веки пообедать не за стойкой, а в хорошем ресторане. Белая скатерть, букетик свежих цветов, бокал вина и что-нибудь необычное из еды: мидии, к примеру, или курица по-корнуэльски. Она потянулась за сумочкой, чтобы проверить, сколько у нее с собой денег.