Бегом на шпильках
Шрифт:
«Пдругу»? С каких это пор мы стали «дрзьями»? У него четыре месяца ушло только на то, чтобы запомнить, как меня зовут! Придав ускорение, меня выпихивают вперед, и модно-щетинистые лица тут же начинают кивать, ухмыляться и бесстыдно разглядывать меня сверху донизу. Я уже давно рухнула бы от алкогольных паров, если бы не Саймон, который так и не убирает руку с моей спины: похоже, он просто забыл, что она до сих пор там. Блеющим голосом выдавливаю из себя какие-то приветствия, но дальше этого дело не движется.
Он растягивает слова:
— Ндо взять тбе выпить, что бдешь? Как насчет чего-нибудь розовенького: «розовый
Стадо шимпанзе считает это удачной шуткой, так что приходится вызвать дух Франни:
— Звучит заманчиво, но я бы с большим удовольствием выпила пинту «Карлсберг Элефант». (Откуда я про него знаю? Да просто как-то видела, как это пил один бомж на улице.)
Дружки Саймона сгибаются пополам от хохота, брызгая пивом друг дружке на дорогие галстуки.
52
Коктейль: 1 ч. л. малинового ликера, 1 ч. л. вишневого ликера и 100 мл охлажденного шампанского.
— А где Бабс? — спрашиваю я строго. — Она подойдет?
Саймон — рука словно намертво приварена к моей спине — направляет меня к бару, и через несколько секунд в другой его руке, будто откуда-то из воздуха, материализуется бокал с чем-то розовым.
— Моя жена, — противно хихикает он. — Маааяаа жееенааа сейчас спсает жизни. Она у нас спсательница. Ты рзве не знала?
Он закатывает глаза, изображая удивление. Его прическа вся перекосилась. Саймон вдрызг пьян, как червяк в бутылке с текилой.
Ну же, скажи ему все.
Сердце возбужденно колотится в груди. Я поворачиваюсь, преграждая ему путь к остальной своре. Саймон улыбается и хихикает.
Пытаясь преодолеть страх, не отвожу взгляда от его черных ботинок «Челси». Затем поднимаю глаза и решительно заявляю:
— Ты пьян.
Ухмылка патокой расползается по лицу Саймона.
— Нтали, — ты ведь не пртив, если я бду звать тебя Нтали, правда?
А как еще он собирался меня звать? Джон Томас? [53] Закуриваю сигарету: ему не предлагаю.
53
В англ. яз. эвфемизм для слова «член», «пенис».
— Ты и так называешь меня Натали, — грубо напоминаю я.
— Да, точно, я и так нзываю тебя Нтали! Нтали, какой приятный сюрприз — встретить тебя тут. Я тбе еще этого не гврил? Я не гврил, что я тут часто зависаю? И тбя тут встретить ну никак не ожидал, тут все двчонки либо зануды, либо шлюшки!
Саймон опрокидывает полпинты светлого в свое элегантное горло.
— Саймон.
— Шшто? — отвечает он.
— Тебе не кажется, что тебе пора домой, к Бабс?
— Нет! — выпаливает он и, подскользнувшись, наступает на задник ботинка какому-то парню с широченными плечами и бычьей шеей.
— Извините, — ору я, а затем, отчаянно стараясь перекричать шум голосов, ору уже Саймону — Саймон, ну, пожалуйста. Как же Бабс, это же нечестно, ты же не хочешь, чтобы она была несчастной, она же обожает тебя, я знаю, ты тоже без ума от нее, я знаю…
Саймон хлопает меня по плечу, тяжело опирается на него, — приходится собрать все силы, чтобы не согнуться под его весом, — и наклоняется так близко, что касается губами моего уха. Я предполагаю, что он решил-таки признаться
— Ндали ты ведь не против если я буду звать тебя Ндали Ндали тбе кто-нибудь уже гврил что у тебя ткой милый ротик жаль только что ты мало им пльзуешься а я мог бы показать тебе что можно делать ткким ротиком ты тккая спкойная тккая тихая но мне это нравится ты же знаешь что гврят про ткких тихих двченок а?
Я отшатываюсь с такой силой, что невольно въезжаю головой прямо ему в нос.
— Твою мать! — он хватется за лицо, сквозь пальцы проступает кровь. — Твою мать!
Я смотрю прямо на него, — мерзость внутри кипит и шипит, — и бормочу:
— Ты, ты… мне нисколько не жаль, Саймон, ты отвратителен, мне не жаль, ты больше никогда не будешь говорить такое, ты пьян, да, ты пьян, и…
Пустой стакан выпадает из рук Саймона и разбивается вдребезги. Все поворачивают головы на шум, а он вдруг разжимает руки и резко дергает меня за голову, придвигая к себе. И неожиданно впивается мне в рот, — жестко, сокрушительно, расплющивая мои губы, так что слышно клацанье наших сталкивающихся зубов, — а я молочу его кулаками, толкаюсь, отбиваюсь, фыркаю кровью и, вцепившись ему в руки, отчаянно пытаюсь от него отделаться; и лишь после того, как я, подняв ногу, с силой вонзаю острый каблук в его ботинок, он ослабляет хватку. Мне так хочется плеснуть розовое пойло прямо в его глупое лицо, залив солнечно-желтый галстук заодно с бледно-голубой рубашкой и темно-синим костюмом. Но что подумает Бабс? И я дрожащими пальцами возвращаю липкий, наполовину выплеснувшийся «кир-рояль» обратно на стойку, стираю с лица кровь, сплевываю и говорю:
— Будь мужчиной, Саймон. Иди домой, к жене.
Очень спокойно я выхожу из «Кувшина и кабачка» в темноту ночи, — и лишь тогда перехожу на быстрый бег, содрогаясь в рвотных позывах, будто вампир-стажер после первого в жизни укуса.
Глава 26
Согласно китайскому календарю, я родилась в год Петуха. Похоже, я еще легко отделалась (Белинда, к примеру, родилась в год Собаки, а Тони, если я не ошибаюсь, — вообще Крыса), но все равно мне никогда не нравилось быть Петухом. Естественно, мне хотелось быть Тигром (кажется, остальной выбор ограничивается Козой, Обезьяной, Лошадью и Змеей: судя по всему, китайцев не очень-то волнуют детские комплексы). Но, хотя все эти годы я и отвергала китайский календарь, теперь приходится признать, что он был недалек от истины. Я родилась в год Безмозглого Цыпленка.
— У вас там все в порядке, милочка? — интересуется таксист, разглядывая меня в зеркало. — Проблемы с парнем, да?
Тру губы и хрипло отвечаю:
— Нет, да, все нормально, спасибо.
Однако, когда я расплачиваюсь, таксист пристально смотрит на мои трясущиеся руки.
— Вы уж там повнимательней, милочка, — скрипит он, выставляя локоть из окна, пока я спешу к подъезду. — Лишняя осторожность не помешает.
Кому ты это говоришь? Впихиваю ключ в замок, вваливаюсь внутрь и иду прямиком в ванную. Смотрю на себя в зеркало — и меня бросает в дрожь. С запекшейся кровью вокруг губ, я сейчас похожа на плохо воспитанного каннибала. Брр, так хочется сорвать с себя одежду и тереть, тереть все тело, пока не слезет кожа. Но я не смогу вынести собственного вида: эдакой ходячей пустоты. Бабс права: я не толстая, я не толстая, теперь я сама это вижу; то, во что я превратилась, — ужасно.