Бегом с ножницами

Берроуз Огюстен

— Двадцать восемь, — ответила она и подула на листок.

— О!

Некоторое время мы просто сидели молча; я пил воду с сиропом, а Хоуп правила бланки. Потом я наконец заговорил:

Он ведь на самом деле не использует ту комнату для...

М-мм? — произнесла Хоуп, поднимая на меня глаза.

Твой отец. Эту свою комнату. Он ведь на самом деле... это же не мастурбаторий, да?

Хоуп пожала плечами.

Думаю, все, что он говорит, правда.

Но это ведь отвратительно, — поморщился я.

И

что же в этом такого отвратительного? Ты сам разве не мастурбируешь?

Чего?

Ты сам не мастурбируешь? — Она смотрела на меня, чуть склонив голову и ожидая прямого ответа на прямой вопрос. Так, словно она спросила меня, который сейчас час.

Ну, это же совсем другое. Это не... я не знаю.

Почему же это другое? — Она была очень настойчивой.

Я же не доктор.

Что? Ты думаешь, что все врачи мастурбируют?

Да я вовсе не это хотел сказать. Я хотел сказать, что странно отводить для этого специальную комнату.

Ну, сама понимаешь, мастурбаторий или как ее ни назови.

Мне это вовсе не кажется странным. — Хоуп пожала плечами.

Так, значит, ты не выходишь замуж потому, что ждешь, когда появится парень с мастурбаторием? — уточнил я.

Забавно.

Я попытался вспомнить, пожал ли я при встрече ему руку. Не вспомнил, а потому сказал:

— Извини, природа зовет, — и отправился в туалет, что бы долго-долго мыть руки горячей водой с мылом.

Представьте себе мое изумление Ч.1

Когда машина свернула на Перри-стрит, мое возбуждение достигло предела.

— Посмотри вон туда, — сказал я, показывая в окно на настоящий викторианский дом с шиферной крышей и балкончиком. — Наверное, его дом такой же. Может, даже лучше. Я живо представлял себе, как на засыпанной гравием дорожке возле дома стоит серебристый «Мерседес-450» и на солнце блестят таблички, показывающие, что машина принадлежит именно врачу.

Мама ехала на срочную консультацию к доктору Финчу, которая должна была состояться у него дома. Наконец-то и я увижу этот дом. Хоуп много рассказывала мне о том, как там интересно.

— Там всегда кто-то есть и всегда происходит что-нибудь забавное, — говорила она.

Даже трудно поверить, что прошло столько времени, прежде чем я получил возможность увидеть тот самый дом, в котором живет удивительный доктор. Более волнующим не стало бы даже посещение личной резиденции Джона Риттера.

Дом доктора.

Я одевался очень тщательно. Безупречно отглаженные серые брюки, накрахмаленная белая рубашка и темно-синий пиджак: я решил, что такой костюм соответствует случаю. В последний момент нацепил еще и позолоченный браслет, на котором были выгравированы мои имя и фамилия.

— Это здесь, — сказала мама, — направо.

Улица была застроена безупречными домами, один лучше другого. Изысканно

подстриженные живые изгороди, двойные каминные трубы, высокие парадные двери, выкрашенные блестящей черной краской, узорные чугунные решетки. Улица казалась снобистской, богатой, совершенно в духе Новой Англии.

Красиво, — оценил я. — Хотел бы я стать доктором.

Мне кажется, здесь живут многие профессора из колледжа Смит, — заметила мама. Колледж Софии Смит находился почти в самом центре города.

И вдруг справа я увидел дом, который явно не вписывался в окружающую картину. Вместо того чтобы быть белым и безупречным, как все другие, он был розовым, кособоким и выглядел заброшенным. В квартале, где все говорили вполголоса, он орал.

— Это же не его дом, правда? — настороженно уточнил я.

Мама включила сигнал поворота и свернула с дороги.

Приехали, — произнесла она.

Не может быть. — Я не хотел верить своим глазам.

Это его дом, Огюстен. — Мама выключила мотор и бросила ключи в сумку.

Подожди! — Меня охватила паника. — Тут какая-то ошибка.

Это дом доктора Финча. — Она не оставила сомнений.

Мы вышли из машины, и я прикрыл глаза рукой, чтобы солнце не мешало смотреть. Розовая краска отваливалась, обнажая голое дерево со всеми его изъянами. Ставней на окнах не было, их заменял толстый пластик, из-за которого внутрь заглянуть оказывалось невозможно. Газон — по крайней мере то, что когда-то было газоном — представлял собой просто-напросто плотно утоптанную землю. Казалось, здесь ходили толпы людей. На дорожке стоял, касаясь бампером дома, неаккуратно припаркованный старый серый «бьюик-скайларк». Ни на одном из его колес не было колпаков.

Мама пошла по грязной дорожке к парадному крыльцу. Я поплелся за ней. Она нажала кнопку, и раздался странный, очень громкий электрический звонок. Я представил, как внутри стены тянутся, пересекаясь, толстые провода, которые и создают в конечном итоге этот странный звук, больше всего напоминающий звук пилы.

Ответа не последовало. Однако было слышно, что в доме кто-то бегает. Слышалось бренчание фортепиано, потом стук.

Мама снова нажала на кнопку звонка и держала ее довольно долго.

Наконец дверь открылась, и возникло странное существо — маленькая горбунья со спутанными седыми волосами, отдающими в лиловый оттенок. В руках она держала электрическую открывалку для банок, провод волочился по полу,

— Добрый день, Дейрдре, — приветствовала горбунья. —- Входите.

Она отошла от двери и помахала открывалкой, тем самым показывая, что мы — желанные гости. Больше всего она походила на леденец, только без красных полосок. Фигура ее, согнутая, с опущенной головой, выглядела так, словно она пыталась стоя принять горизонтальное положение, как в самолете во время крушения.