Бегом с ножницами
Шрифт:
— Эй, что вы все здесь делаете?
Она пахла дорогими духами. Макияж ее выглядел безупречно.
Натали захихикала.
— Присаживайся, Кэйт. Ты пропустила много интересного.
Кэйт улыбнулась.
— Правда? И что же такое я пропустила? — Она провела по стулу рукой, а потом присела на самый краешек.
Доктор объяснил старшей дочери события прошедших дней, а потом предложил совершить экскурсию к столу для пикников и лично ознакомиться с посланиями небес.
После того как Кэйт резко захлопнула дверцу машины и уехала, Натали наклонилась ко мне:
— Ты действительно
— Все равно никто не поверит, — ответил я.
— Да, ты прав, — согласилась Натали. — А поэтому, может быть, лучше просто забыть?
Оплеванные перед публикой
Ни Натали, ни я не умели играть на фортепиано, но мы ловко усаживали других за инструмент, чтобы петь самим. Трое из пациентов доктора Финча умели играть с листа. Лучше всех оказалась одна из них, Карен — она никогда не уставала. Было ли это качество изначально ей присуще или проявилось в результате неправильной дозировки лекарства, неизвестно. Однако она с удовольствием могла пять раз повторить мелодию из фильма «Бесконечная любовь», а потом безропотно перейти к вдохновенной интерпретации «Где-то». Как только Карен начинала жаловаться, что пальцы ее устали, Натали тут же вытаскивала из кармана джинсов или юбки батончик «Сникерс» или косяк. Как правило, это помогало, и Карен продолжала играть. Случалось, однако, что после полутора часов упорной работы за инструментом она начинала упрямиться. В этих случаях Натали прибегала к подкупу.
— Знаешь, — словно искусительница, предлагала она, — я могла бы позвонить папе и узнать, сможет ли он тебя принять сегодня днем. Уверена, мне удастся его уговорить. — И добавляла после многозначительной паузы: — Если, конечно, я захочу это сделать.
После подобных обещаний музыка обычно продолжалась.
Мы собирались произвести фурор в мире вокального искусства и сравняться с «Пичес энд Херб» и «Кэптэн эвд Тенил».
Если никто не соглашался нам сыграть, мы обычно практиковались самостоятельно, наверху, под пластинки Стиви Нике. Проблема, однако, заключалась в том, что порою Стиви было нелегко понять, а Натали давно потеряла прилагавшиеся к альбому слова песен. Поэтому я обычно лежал, прижавшись ухом к колонке, а Натали стояла, держа палец на игле проигрывателя.
— Подожди, не могу понять, сыграй снова, — торопливо записывая, просил я. — Что она поет: «любовь на белых крыльях» или «любовной белой пылью»?
Натали со скрежетом опускала иглу на пластинку.
— Подожди, сейчас будет.
Слова звучали, а я опять не мог их понять.
— Ну его на хер, я лучше что-нибудь сам сюда вставлю.
После того как сомнительной точности работа по копированию текста любимых песен заканчивалась, мы начинали без конца распевать их перед зеркалом в комнате Натали.
— У меня такие толстые руки, — комментировала исполнение Натали. В руке она держала щипцы для завивки, с их помощью изображая микрофон, и они зрительно увеличивали объем действительно не слишком худеньких рук.
— Значит, давай вставим микрофон в штатив, —- предложил я — и больше не будем его оттуда вынимать.
Натали швырнула щипцы на кровать. —
Иногда мы приносили наверх и фен. Он создавал особенный эффект — выступление Стиви Нике в аэродинамической трубе. Нам это чрезвычайно нравилось.
— Хорошо, если бы у меня был ковровый саквояж, — мечтала Натали, любуясь, как поток воздуха сдувает волосы.
Мы самозабвенно отдавались искусству.
— Слушайте, заткнитесь же, ради Бога, — порою среди ночи умоляла Хоуп, — я же пытаюсь спать!
Мы, назло ей, врубали проигрыватель на полную громкость.
Если нам случалось репетировать внизу, в моей комнате, и по лужайке шлепал кто-нибудь из соседей, чтобы тихонько постучать в окно и вежливо попросить вести себя потише, Натали вполне могла просто задрать юбку и, выставив в знак презрения средний палец, продемонстрировать свои прелести.
Мы безошибочно чувствовали свое призвание. Не сомневались в том, что наделены огромным талантом. Единственное, чего нам не хватало — внимательной и благодарной аудитории.
А какая аудитория могла оказаться более внимательной, чем постоянные обитатели государственной больницы?
— Считаю, что идея просто фантастическая, — одобрил доктор Финч.
— Ты думаешь, нас пустят? — поинтересовалась Натали. Перспектива оказаться лицом к лицу с настоящими слушателями даже заставила ее покраснеть. Она моментально разволновалась и начала отчаянно тереть лицо руками.
— Полагаю, что они придут в восторг просто оттого, что двое молодых талантливых исполнителей дарят им свое искусство совершенно бесплатно, — заверил доктор.
Нам хотелось добиться более решительного одобрения, однако доктор был поглощен телевизором, а кроме того, явно хотел спать.
— А ведь из этого действительно может что-нибудь получиться, — комментировала Натали, глядя на меня ошалевшими глазами.
Я полностью с ней согласился.
— Возможно, мы даже попадем в газеты. Ты знаешь, как пишутся пресс-релизы?
Она снова занервничала, на сей раз начав тереть руки.
— Понятия не имею. Но Хоуп знает.
— Понятно, что это еще не Бродвей, но, во всяком случае, какое-то начало.
Следующим нашим шагом должна была стать беседа с сотрудником больницы, отвечавшим за развлечения пациентов. Увы, такого сотрудника в Нортхэмптонской государственной больнице просто не оказалось. Обнаружилась только толстая, явно страдающая депрессией женщина, сидевшая за столом в холле. Когда мы обратились к ней за разъяснениями, она лишь беспомощно перевела взгляд с одного из нас на другого.
— Я не совсем понимаю, о чем вы спрашиваете, — призналась она.
Натали глубоко вздохнула, стараясь справиться с нарастающим нетерпением.
— Я вам уже объяснила: я из колледжа Смит, а он — из Амхерста. Мы занимаемся музыкой и хотели бы выступить перед вашими пациентами, здесь, в больнице, — повторила она.
— А-а-а, — с сомнением протянула женщина. — По-дождите минутку, я выясню, смогу ли кого-нибудь най-ти. — Она внимательно посмотрела на листок бумаги, прилепленный к столу рядом с телефоном, и набрала внутренний номер. Потом отвернулась от нас и тихо заговорила в трубку.