Бегущая могила
Шрифт:
Мелкий дождь зашумел по листьям, когда Робин прошла мимо толстого дуба, ствол которого оказался разочаровывающе прочным. Вскоре она оказалась на краю небольшой поляны, на которую уже заходила ночью, где в землю был вбит круг из толстых столбов. В основном они сгнили, превратившись в пни, но на несколькольких виднелись следы от ударов топора.
Робин осторожно шагнула в кольцо, еще раз отметив его ритуальный вид. Земля под ногами была неровной и скользкой от гниющих листьев. Кто-то явно срубил столбы, и теперь Робин задалась вопросом, не для того ли в лес
Она наклонилась, чтобы рассмотреть что-то черное, что, по ее мнению, могло быть куском угля, но это было не так; через несколько секунд Робин решила, что это узел обугленной веревки. Вместо того чтобы поднять его, она взяла с земли маленький камешек, который будет служить сегодняшним маркером, и как раз засовывала его в лифчик, когда раздался отчетливый треск ломающейся под ногами ветки, заставивший ее обернуться. Цзян стоял между двумя деревьями на краю поляны.
— Цзян, — сказала Робин, заставляя себя рассмеяться, хотя пот выступил на ее шее и груди, — ты действительно заставил меня подпрыгнуть.
— Что ты делаешь? — подозрительно спросил он.
— Ищу кулон Мазу, — сказала Робин. По крайней мере, ее нашли согнувшейся, уставившейся в землю.
— Зачем ему здесь быть? — спросил Цзян. Его правый глаз начал дергаться. Он потер его, чтобы скрыть раздражение.
— У меня было странное предчувствие, что это может быть так, — сказала Робин, ее голос был высоким и неестественным для ее собственных ушей, — и я решила проверить.
— Ты играешь в Дайю? — с усмешкой сказал Цзян, и Робин вспомнила, что одним из предполагаемых даров Утонувшего Пророка было умение находить потерянные предметы, как бы далеко они ни находились.
— Нет, — сказала Робин. — Нет, я не знаю, почему, но меня просто потянуло в лес. Я подумала, что кто-то из детей мог поднять рыбу и принести ее сюда, а потом уронить.
История звучала крайне неубедительно, даже для Робин.
— Странное место, не правда ли? — добавила она, указывая жестом на пни столбов в их кругу. — Как ты думаешь, для чего было сделано это кольцо? Оно похоже на миниатюрный Стоунхендж.
— Похоже на что? — раздраженно спросил Цзян.
— Это доисторический памятник, — сказала Робин. — В Уилтшире.
— Я знаю, что ты задумала, — сказал Цзян, наступая на нее.
— Что? — сказала Робин.
— Ты собиралась встретиться с Эмили здесь.
— Нет. Зачем…?
— Друзья, не так ли?
— Я ее почти не знаю.
— Когда мы были на грядке, ты вмешалась…
— Я знаю. Я думала, ты ее ударишь мотыгой.
Цзян продвинулся на несколько шагов вперед, волоча ноги по заросшим сорнякам. Из-за плотного навеса над головой по его лицу перемещались тени. Глаз бешено моргал. Он поднял руку, чтобы снова спрятать его.
— Эмили тайком уходит, чтобы потрахаться, — сказал он.
Это был первый раз, когда Робин услышала, что
— Я… ничего об этом не знаю.
— Была ли ты лесбиянкой, снаружи?
— Нет, — сказала Робин.
— Так откуда ты знала, где Эмили, в Норвиче?
— Я не знала, — сказала Робин. — Я просто проверила все ванные комнаты, которые смогла найти, и она была в одной из них.
— Ты занимался с ней этим в ванной?
— Нет, — сказала Робин.
— Почему она так часто смотрит на тебя после Норвича?
— Я не заметила, чтобы она на меня смотрела, — соврала Робин.
Она не могла понять, было ли это грязное обвинение Цзяна сделано для того, чтобы шокировать и обидеть, или потому, что он действительно в это верил: он никогда не производил на нее впечатления человека с большим умом, хотя, конечно, только что показал себя удивительно наблюдательным. Словно прочитав ее мысли, Цзян сказал:
— Я вижу больше, чем остальные, даже с закрытыми глазами.
— Могу я спросить тебя кое о чем? — сказала Робин. Ей нужно было успокоить его: он был потенциально жесток, а ее вмешательство в дело на овощной грядке и связь с Эмили, из-за исчезновения которой его изводил брат на обратном пути из Норвича, явно вызывали у него неприязнь к ней.
— Что?
— Ты, очевидно, занимаешь очень высокое положение в церкви.
Она знала, что это неправда: Цзян не имел реальной власти, хотя и проявлял несомненное стремление к власти в тех ограниченных рамках, которые ему были предоставлены. Теперь он опустил руку, скрывающую его немигающий взгляд, и сказал:
— Да.
— Ну, — сказала Робин, — почему ты, кажется, работаешь больше, чем кто-либо другой в…. — Она намеренно позволила словам “твоя семья” повиснуть в воздухе, прежде чем закончить: — Ты знаешь… в твоем положении?
— У меня нет никакого ложного “я”, — сказал Цзян. — Мне не нужно все это дерьмо.
Как она и ожидала, он, похоже, был слегка польщен ее вопросом, и она почувствовала, что агрессия немного ослабла.
— Я просто заметила, что ты как бы… Живешь тем, чем мы все должны заниматься. Ты не просто проповедуешь это.
Она на мгновение испугалась, что переборщила, но Цзян расправил плечи, и на его грязном лице появились зачатки ухмылки.
— Вот почему ты не хочешь трахаться с Тайо? Потому что что он не живет этим?
— Я не имела в виду, что Тайо не…
— Потому что ты права, — сказал Цзян, снова став агрессивным. — Он полон гребаного ЭМ, он и эта Бекка. Оба. Я работаю больше всех.
— Я знаю, — сказала Робин. — Я видела. Ты никогда не останавливаешься. Ты в любую погоду на улице, помогаешь вести хозяйство, и не то чтобы ты не знал доктрины. То, что ты рассказал мне о детях и материалистическом одержании — ну, знаешь, в тот день, когда Уилл суетился вокруг той маленькой светловолосой девочки? — Это действительно зацепило меня. Это действительно открыло мне глаза на то, насколько странной и жестокой является материалистическая связь между родителями и детьми.