Бегущая в зеркалах
Шрифт:
Остин остановил машину под глухой стеной темной служебной постройки.
– Теперь слушай меня внимательно. Твой рейс в восемь утра, на Рио де Жанейро. В начале ты посетишь дамскую комнату и внимательно изучишь себя и эти документы - тебе надо хорошенько запомнить свое новое имя. Не бойся паспортного контроля - бумаги хорошие. В Рио ты возьмешь такси, только не то, что само подъедет к тебе, а второе или третье, как наставлял еще Шерлок Холмс насчет кеба. Покажешь этот адрес. Там тебя встретят, достаточно будет назвать твое новое имя. И еще: где-то на пути к тебе присоединится мужчина. Я не знаю, как он будет выглядеть и где именно подойдет к тебе с вопросом: "Мадмуазель, вы бы не могли порекомендовать мне уютный отель?" Ответишь: "Могу предложить что-нибудь поинтересней".
– Остин посмотрел на Алису вдруг очень печально, ей даже показалось - растерянно и быстро поцеловал в лоб.
– Все. Я должен ехать. С Богом, детка!
Услышав, как за ее спиной хлопнула дверца, она почувствовала себя невыносимо одинокой и заколебалась - желание нырнуть в автомобиль под защиту Остина было слишком сильным. И как бы почувствовав это, лимузин включил фары и круто развернувшись прямо у нее под носом, рванул к шоссе.
Она осталась совсем одна и ощущая всей кожей неуместность своего костюма, направилась к сияющему входу в аэропорт, возле которого царило необычное для этого времени суток оживление - толпились туристы, выгрузившиеся из большого автобуса, сновали с тележками носильщики, какие-то счастливчики, прибывшие, видимо, на отдых, грузили в открытый автомобиль многоместный багаж, а двое - мужчина и женщина, только что встретившихся здесь, среди суеты и гама, прильнули друг к другу в нескончаемом поцелуе.
Алиса остановилась, не решаясь вступить в эту жизнь самоуверенной шлюшкой. Оставленная на зеленом холме Каса дель Фьоре казалась потерянным раем. Вот и все. Прощай, Флоренция! Альбертас, Дора, горячие пирожки, чудесные видения. Куда несет тебя, Алиса?
Чуть не зацепив бампером, с визгом притормозил автомобиль. Передняя дверца распахнулась: "Живо садись!" - скомандовал Остин, и, круто развернув, устремился к темнеющему парку. Здесь, в прохладном мраке он остановился и нажал кнопку - с легким шелестом поднялась и сложилась в гармошку крыша. Из зарослей потянуло сладким, нежным, цветущим и предрассветные соловьи, успешно соперничали с ревом взлетающих самолетов. Остин молчал, глядя в сторону и тяжело бросив на руль расслабленные руки.
– Обернулся-таки, не удержался! Увидел тебя, такую одинокую, брошенную... Ведь никогда, никогда не разрешал себя оглядываться...
– он распахнул дверцу, намереваясь выйти, но тут же захлопнул и, резко повернувшись, грустно и странно посмотрел на Алису.
– Прости, Лиза, наверное, устал. Не тот уже... Ах, девочка ты моя, прости за всю эту игру, что втянул тебя, рискую тобой... В общем, не держи на меня зла, может уже не придется встретиться... И запомни: ты обязательно должна быть счастливой.
– Не смей так говорить! Не смей сдаваться! А меня - не жалей. В сущности, я, наверное, и не очень живая. Так - хорошая вещь, которой дорожат, но не привязываются. Держат в шкафу, как старинный фарфор, а пьют из стеклянных чашек...
– Алиса насупилась, сдерживя нахлынувшую вдруг жажду сострадания и жалости.
– Нет, Алиса, неправда. Жалко. И тебя и меня - жалко... Нелепо все как-то, глупо, нескладно...
– Остап взял Алислину руку и, рассмотрев ладонь, поднес ее к губам.
– Ты должна знать, ведь жизнь у тебя, как здесь сказано еще долгая-долгая... Я всегда завидовал тем, кто был с тобой рядом. Когда танцевал с тобой, пятнадцатилетней, вальс, смотрел на летящее передо мной лицо и думал: ведь кто-то будет рядом с этим чудом целую жизнь, кто-то будет ее любимым, мужем, отцом ее детей... Это казалось невозможным, невероятным, несбыточным счастьем... Кажется и сейчас, Лиза. Правда и то, что у меня нет ничего на этом свете дороже тебя. Запомни и никогда не думай обо мне плохо...
– Остин, я не узнаю тебя, - с напускной веселостью проговорила Алиса.
– Ну нельзя же, право, изъясняться так возвышенно с потаскушкой! Она улыбнулась свозь подкатившие слезы.
– Всю роль мне сбиваешь... Дай руку, нет, правую...
– Алиса достала из сумочки косметический карандаш и написала на тыльной стороне предплечья вдоль вздувшейся пульсирующей жилки: "Я люблю тебя". Быстро поцеловав опешившего "жиголо"
7
...Итак, Люсита Ромуальдес, испанка. Боже, я по-испански могу лишь поздороваться и попросить денег - маловато для общения... К тому же полное отсутствие багажа, а еще огромный перелет с посадкой в Дакаре, да с этим декольте и голыми ногами - среди вполне респектабельных людей - пытка! думала Алиса. И тут же усиленно внушала контрдоводы: интереснейшее приключение, идиотка! Встряхнись - у тебя достойный партнер. И уж ты-ты его не подведешь!
Впрочем, она сильно преувеличивала респектабельность пассажиров туристического класса. В освещенном салоне шумно располагалась целая ватага подростков в спортивных костюмах, по-видимому, какая-то команда, а толстая смуглая матрона, одетая еще более экстравагантно, чем Алиса, рассаживала по местам двух чернявых малышей, причем третий, совсем маленький, вцепившись матери в блузку, уже почти стянул ее с пухлого плеча. Протискивающийся в узком проходе мимо Алисы, мужчина выразительно заглянул в ее декольте и подмигнул. Она и сама не поняла, как поднялась ко лбу рука, поправить лохматую челку - кокетливо, очень кокетливо. Алиса входила в роль. Ей даже показалось забавным, что ее спутником оказался пожилой еврей, демонстрирующий всем своим видом брезгливую отстраненность. Мельком взглянув на Алису, он выразительно вздохнул и отвернулся к иллюминатору с видом человека, преисполненного терпимости.
Алиса уселась, с удовлетворением заметив, что юбка вздернулась и демонстративно, достав из сумочки духи, щедро опрыскала шею и даже грудь. Затем нарочно пододвинула колени поближе к еврею и тот моментально отпрянул, как от прикосновения змеи.
"Подумаешь, какой серьезный", - фыркнула про себя Алиса. Она пролистала принесенные стюардессой журналы, сосредоточившись на ребусах и светской хронике и - неожиданно уснула.
В аэропорту Дакара, где "Боинг" заправлялся горючим для перелета через океан, Алиса скромно просидела в углу, стараясь не привлекать внимания. Вот уж эти "знаки" доступности - все кому не лень заигрывали с хорошенькой дамочкой, явно игнорирующей строгие правила. Уже направляясь на посадку, она с удивлением обнаружила, что строгий еврей тоже, по-видимому, провел время не двинувшись с места. Вид у него был угрюмый и помятый.
...Прошла, казалось, целая вечность, а в Рио все еще был день, сухой и жаркий, с серой дымкой, затянувшей вылинявший небосвод и с совершенно очевидным обещанием невыносимой ночной духоты. Алиса порадовалась, что обманула время, улетая от восходящего солнца и сэкономила целых пять часов жизни.
Алиса потопталась у центрального входа, тщетно ожидая незнакомца с нужный паролем, подошла к остановке такси и уже направилась было к подрулившему "мерседесу" с синей надписью "Taxi", но вспомнила наставления Остапа, развернулась и быстро направилась к шоферу, выгружавшему из багажника вещи только что доставленных в аэропорт клиентов.
Взглянув на адрес, показанный Алисой, водитель как-то странно глянул на нее и показал растопыренную пятерню.
– Пять тысяч. У сеньоры есть деньги?
– Si, si" - успокоила она его.
– Perfecto, - кивнул таксист и лихо рванул с места. Пошарив в эфире, он отловил музыкальную волну и погрузился в свои мысли - поездка предстояла долгая, а пассажирка - иностранка, разговора с ней не получится.
Это был район трущоб, о существовании которого путешественники, посещавшие бразильскую столицу и не подозревали. О возможности такого массового нищенского существования не задумывалась и Алиса. Она разглядывала узкие улочки разномастных хибар, изобретательно сооруженных из ассортимента свалок - ящиков, бочек, автомобильных покрышек, кусков бетонных панелей, остатков каких-то заборов, еще сохранивших обрывки рекламных плакатов. В крошечных палисадниках, самым популярным элементом ограды которых были спинки и металлические матрацы старых кроватей, цвели во всю мощь высокие мальвы. Пышные кусты роз украшали трущобы с такой же щедрой и избыточной здесь роскошью, как и беседки версальского парка.