Бегущая в зеркалах
Шрифт:
В гостиной все благоухало, сияло и радовало глаз. У сверкающей елки, глядящейся на свое отражение в темном зеркале стеклянной стены стоит Готл в смокинге и "бабочке", с той беспечной сумасшедшинкой в глубине улыбающихся глаз, которую она так любила. Они готовы встречать гостей супруги Динстлер, союзники, хозяева...
Вечер превзошел все ожидания Ванды. Жена Вальтера - Франсуаз, действительно мелькавшая на телевизионном экране, оказалась в курсе всех новейших событий большого света. Имена принц Генри, Галла Дали, Корк Ротшильд, заставлявшие трепетать сердца обывателя, срывались с умело подкрашенных сладкозвучных уст так легко,
Отто оказался веселым и очень светским - он был дружен с Франсуаз и ее восемнадцатилетней дочерью Диной, поддерживая веселье шутливым подкалыванием своего Шефа. Да и сам Вальтер, отбросивший свое высокомерное брюзжание стал свойским рубаха-парнем из тех, несколько мужиковатых воротил, которые прячут свою властную безапелляционность под напускной добродушной простоватостью. Он подыгрывал семейству, изображая то простака, то галантного кавалера, танцевал по старомодному в обнимку с вывертами фокстроты и танго с Вандой, аппетитно ел и всячески намекал, что теперь с Динстлером - закадычный друг.
Уже совсем поздно, чуть ли ни к десерту, сюрпризом, прибыл незванный гость - Леже. Милый, милый Арман - он притащил хризантемы, коробку конфет и огромную куклу для малышки! Как он, в сущности, одинок и, видно, что тянет старика к "коллеге Динстлеру".
– А это - мой учитель и друг - Арман Леже, - представил Готл нового гостя, ехидно наблюдая, как "знакомятся" Арман и Вальтер. Леже тут же попал в центр беседы - уж о нем-то в "свете" были давно наслышаны.
Журналиста пригласили "чувствовать себя как дома" и круглолицый коротышка итальянской макаронной плотности и масти с увлечением занялся столом, успевая пощелкивать фотоаппаратом направо и налево. В кадр попадали то Вальтер с Вандой, слившиеся в страстном аргентинском танго, то Франсуаза, протягивающая бокал Леже, то Дина и Отто, то... А где же, собственно, Готл? Казалось, только что Ванда, кокетничая с Отто, поглядывала на мужа, ловя его реакцию, а он бросал ей через комнату одобрительный взгляд, мол: давай, веселись, крошка, ты заслужила! Да и сам все вертелся возле этой Дины. Она хоть и дурнушка из интеллектуальных "синих чулок", но кто их знает, этих тихонь...
"Где же все-таки Готл?" - Ванда еще раз мельком обшарила взглядом гостиную. Не видать. И протянув руку Отто, пригласившему ее танцевать. Френк Синатра пел "Stangers in the night..." - уже это она пропустить не могла.
10
...А Пигмалион был совсем рядом, почти над танцующими. От пестрых игрушечных симпатяг, дремлющих на полках, от розового шелкового ночника, разливающего вокруг теплый малиновый сироп, от тихого детского посапывания и силуэта няни в белой кружевной наколке веяло покоем и миром. Динстлер склонился над кроваткой спящей дочери, мягко проведя ладонью по ее безмятежному лбу. Няня, завидев пришедшего отца, растроганная визитом, удалилась. И они остались один на один - одержимый Мастера и безмятежная
Уже две недели, вернувшись с похорон, он тайно начал курс инъекций, нисколько не сомневаясь и не колеблясь. Он сказал Корнелии "Тони красавица", и он не обманул. Его дочь не может быть другой. Ведь это просто - совсем просто! Не зря мудрили судьба вокруг "собирателя красоты" Ёхи, совсем не случайно встал на его пути кладбищенский камень с улыбающейся в овале Юлией Шнайдер...
Нежно и осторожно, воздушным касанием мудрых пальцев выравнивалась линия, идущая ото лба к кончику носа, чуть вздернутому, принимали отчетливую форму высокие скулы и подбородок, изящно закруглившийся, получил крошечную впадинку "ямочки".
Он творил, забыв обо всем, а вокруг и внутри - в голове и в груди, в полутемной комнате и за черным окном во весь размах, во всю ширь - от мокрых веток клена, дрожащих у стекла, до самых Альп, угадываемых в черноте, звучала музыка. Торжественная и веселая, любимая - живущая радом и незамеченная, прошедшая милю: Битлы и органные мессы, оперные арии и уличные серенады, напевы бродяжек и парадные концерты, фокстроты, симфонии, твисты - все это, собранное воедино, сейчас звучало в полную мощь, празднуя победу.
– Ты здесь, Готл? Я так и знала, что ты придешь к ней.
Он отпрянул, отрезвленный голосом Ванды и замер, заслонив собой распластанную на кровати девочку. Жена посмотрела ему в глаза и молча отстранив мужа, склонилась над ребенком. Тони что-то лепетала во сне, уткнувшись в подушку и положив кулачок под раскрасневшуюся щеку. Но даже сейчас, в темноте, мать увидела, как благородно округлился узкий скошенный лобик и по-новому гордо пролегла ниточка светлых волосиков на высоком надбровье.
– Что... что ты наделал..., Готл...
– она стояла не двигаясь, обреченно опустив плечи, а в мочках ушей еще пьяно и празднично играли сверкающие подвески. Потому отвернулась и неуверенно ступая подкашивающимися ногами, ушла, притворив за собой дверь.
... Гости, обнаружив отсутствие хозяев, обменялись игривыми шутками. "
– Действительно, я давно не видела такой любящей пары, они же глаз друг от друга не отрывают!
– заметила Франсуаза.
– Уж если хозяева уходят "по-английски", то и нам пора! Где мои стариковские апартаменты?
Леже и репортер устроились в комнатах для гостей, семейство Штеллерманов заняло люксы и дом затих, сонно встречая рассвет.
Но "любящая пара" не спала. Отец в детской караулил сон малышки, а в синей спальне на темном бархате покрывала калачиком свернулась серебряная "змейка". Чешуйчатое платье, остроносые туфельки, немигающий спокойный взгляд из-под мохнатых ресниц. В свете бледного праздничного утра появился муж и молча сел рядом.
– Я не мог иначе, Ванда.
– Знаю.
– Я все время думал об этом.
– Знаю.
– Я боялся, что ты помешаешь мне.
Ванда приподнялась и с ненавистью посмотрела в лицо мужа:
– Конечно. Ведь ты не совсем любишь ее.
– Неправда, - твердо отрезал он.
– Ее я люблю!
Они отпустили на время няню, потому что все последовавшие за Рождеством дни и ночи вместе с дочерью был отец. Он осторожно играл с девочкой, собственноручно кормил ее и сажал на горшок, аккуратно вытирая пухлую попку, а вечером вводил подкожно легкое снотворное: Тони должна была спокойно спать, пока его любящие руки творили чудо.