Бегущая за поездом
Шрифт:
Романтика
Молодец, Тамарочка, но это было в школе. А что еще?
А еще я умела играть на гитаре. И меня часто просили петь. Если честно, играю я отвратительно: самоучка, которая не соизволила выучить больше шести аккордов, при этом у меня всегда длинный маникюр с кроваво-красным лаком, который производит из струн шкрябающий звук. Я пытаюсь перекрыть недостатки игры голосом, но вокальные данные ниже среднего, частенько фальшивые нотки вносят дисгармонию в окружающий мир. Но, по счастью, поют все, и мои косяки не очень заметны
Тамара, политика не твой хлеб, ты у нас по другой части.
Да, действительно, вечно скатываюсь, как человек, попавший в стык двух эпох, в глубины нелицеприятного осуждения. Надо из пучины выныривать и плыть дальше по приятностям… А еще я организовала День факультета. Одна! И он прошел очень даже прилично!
Молодец, Тамара, вылезай уже из социалистического прошлого: оно тебе только мешает. Разве во взрослой жизни ничего приятного не было?
Блин, одна противная работа в голову лезет.
Тамара, но ты же не работала круглосуточно? Ты же и отдыхала!
Отдых… Море… Солнце… Я отдыхала в Италии!!! Первый отпуск, первый выезд за границу и неверие до последнего, что это может со мной произойти. Ломаный английский, необыкновенное мороженое и море… море… море…
Тетя Шура
– Вязьма!
Выглядываю в окошко: человек десять пассажиров. Необъятных размеров тетка с котомками пытается штурмовать ступеньки, а жаждущие попасть в вагон пассажиры ей помогают. Так смешно!
Тамара, как тебе не стыдно?! Ты, может быть, такой же будешь лет через десять.
Ну да, нехорошо, не по-человечески как-то. Главное, чтобы она ко мне не подсела.
Тяжелое дыхание приближается (пройди мимо, пройди мимо, пройди мимо…) и останавливается напротив. Все! Конец моим приятностям!!! Ну почему именно ко мне? Столько же мест свободных!
– Здравствуйте, меня зовут Александра Ивановна, а лучше, тетя Шура, мне так больше нравится. – Громкий звук стонущей полки обозначил, что она села.
– Тамара, – выдавила я из-себя остатки приличия, перемешанные со всей мировой скорбью.
– Будем попутчиками, вдвоем-то веселей? – И подмигнула…
Какой ужас! Я жду, что сейчас она достанет курицу, яйца, соль в спичечном коробке, пакетики чая, помятую железную кружку и погонит меня за кипятком.
– А я до Смоленска еду внучков навестить, так что и поесть с собой ничего не взяла. А им гостинцев всяких везу: что они там в городе едят – гадость всякую.
Отлегло. Сколько там до Смоленска? Два, три, четыре часа? Надо сбегать у проводницы спросить, чтобы четко понимать отмеренное мне время для пыток.
– Тамарочка, деточка (аж мурашки по коже пошли: меня уже много лет так никто не называл, кроме внутреннего
– В Калининград, – бурчу я.
– О, какой город красивый! Я там была, давно, правда, лет двадцать назад, в санатории. Море мне там очень понравилось – Балтийское. Какое-то оно душевное, все раны мне залечило. Я после того отпуска как заново рожденная бегала.
– Правда?
Такое чувство, что тетя Шура взяла меня за ручку и повела купаться. А море холодное и окунаться страшно, а она говорит: «Давай будем за руки держаться и подпрыгивать со словами: “Баба сеяла горох и сказала громко: “Ох!” На слове “ох” окунаемся!» Так мы с мамой всегда окунались, когда я еще совсем маленькая была. Какое странное чувство. На маму она мою совсем не похожа ни лицом, ни голосом, ни манерой разговаривать. Но как-то к ней начинаю проникаться, и стыдно становится за свои мысли перед ее приходом. Наверное, я покраснела, потому что тетя Шура заботливо спросила:
– Тамарочка, а ты хорошо себя чувствуешь?
И так мне захотелось расплакаться. Никто в последнее время не спрашивал меня ни о каком самочувствии, всех интересовали только выполненные показатели на работе.
– Хорошо. А у меня сегодня день рождения, пятьдесят лет, юбилей, – выпалила я, – и никто меня не поздравил! Дочка только, а все остальные забыли. Может, потому, что я его не отмечаю? Но все равно так обидно…
– Тамарочка, а у меня для тебя подарочек есть. – И полезла извлекать что-то из своих баулов.
Баночка малинового варенья! Я так люблю малиновое варенье! И закрыто сверху пергаментной бумагой, а на ней от руки надпись: «МАЛИНА». Так же бабушка моя всегда варенья делала. И всегда строго с надписями.
– Боженька никого без подарочков не оставит и тебя тоже. С днем рождения, Тамарочка! Все у тебя будет хорошо! Главное, про душу не забывай! Она – главное! А все остальное к ней и пристроится и приладится! Вон какая ты красавица (еще та красавица!), у тебя еще все впереди!
Хочется крикнуть: «У меня уже все позади!» Но тете Шуре это сказать невозможно, она уже обволокла меня своей аурой. Мне так хочется к ней прижаться и я, взрослая пятидесятилетняя баба, потеряв всякую совесть и стыд, канючу:
– А можно я к вам прижмусь?
– Конечно, деточка, иди ко мне.
Я тыкаюсь к ней в плечо, утопаю в этом необъятном теле, почувствовав тяжесть обнявшей руки, и ниагарский водопад слез начинает подтапливать наш вагон. И про все я ей сквозь рыдания рассказываю: и про жизнь свою несложившуюся, и про возраст, и про начальника козла, и про капитализм вонючий, и про любови неудачные – про все-все, что на душе навозными кучами копилось. Она гладит меня по голове, молчит, только платочком каким-то засаленным слезы мне вытирает. Поток моих обидок потихоньку иссякает вместе с израсходованным слезным ресурсом, рассчитанным на год. Мне больше не хочется ничего говорить, мне хочется просто молчать на сыром плече тети Шуры. А она и не тревожит, лишь по голове иногда поглаживает. Так и едем в молчании, пока голос проводницы не врывается в нашу тишину: