Бэламнийская трилогия
Шрифт:
Войти в город оказалось просто. В отличие от Города-на-Побережье, в Городе-на-Заливе не было ворот, охранявшихся стражниками. Вероятно, он был слишком велик, чтобы обнести его стеной. Вдоль берега тянулась дамба, сложенная из неотесанных камней, но она служила защитой только от приливных вод. От дамбы и редких рыбачьих хижин, стоящих на сваях в зарослях тростника, у самой воды, город отделяли широкие луга и песчаные наносы, изрезанные каналами и живыми изгородями из ивняка. На берегу лежали серые лодки, гниющие и обвитые проросшими сквозь днища стеблями трубчатых цветов; там и сям на покосившихся крыльцах сидели рыбаки, чинившие свои сети, но никто не обнаружил ни малейшего удивления, когда Эскаргот неспешно прошагал мимо, попыхивая трубкой.
За
Дальше начинался вполне приличный город, переплетение улиц и переулков, сбегавших вниз к реке и заливу. Дома здесь были двух-трехэтажные, многие с коваными железными балкончиками, выходившими на улицы, густо заросшие бугенвилеями и трубчатыми цветами, которые росли, казалось, на каждом свободном клочке земли. Улицы были вымощены, но вымощены лет сто назад, и булыжники потрескались и раскрошились. Щебень, сметенный или смытый с мостовой, забивал сточные канавы, и из заиленных куч каменной крошки местами пробивались вьющиеся стебли: казалось, будто в один прекрасный день весь город – улицы, дома и все вокруг – зарастет цветущими ползучими растениями. Эта мысль понравилась Эскарготу.
Он вошел в первое попавшееся здание, похожее на место общественного пользования; оно располагалось рядом с уже закрытой на ночь лавкой, где, судя по вывеске, продавались лекарственные травы, приворотные зелья, микстуры и хирургические инструменты. В витрине были выставлены пыльные бутыли со свернутыми в кольца змеями, а перед ними лежала груда сушеных тритонов, похоже нанизанных на одну нить. Экспозицию довершали рыбьи скелеты, красиво размещенные среди сухих стеблей и листьев бурых водорослей, и усохшее, сморщенное тельце человечка-невелички, на котором еще сохранились крохотные лохмотья рубашки и штанов. Оно находилось в закупоренной стеклянной бутылке, высокая цена которой заставляла предположить, что в Бэламнии человечки-невелички являлись такой же редкостью, как в долине реки Ориэль, и использовались для равно гнусных целей.
При виде выставленных в витрине товаров Эскаргот решил, что вполне сможет зарабатывать на хлеб, торгуя разной морской живностью, за исключением человечков-невеличек. Пока он торчал под мостом в ожидании заката, он нашел водолазный скафандр капитана Перри – просторный резиновый комбинезон без единого шва и огромный, сделанный из застекленной морской раковины шлем, навинчивавшийся на медное кольцо на вороте комбинезона. Сзади к резиновому скафандру крепилась цилиндрообразная штуковина, которая вырабатывала воздух при нажатии рычага.
Устройство данного аппарата осталось для Эскаргота загадкой, но не большей загадкой, чем таинственная сила, приводившая в движение саму субмарину. Он решил всецело довериться находившимся на борту судна механизмам, когда высадил капитана Перри на необитаемый остров, и мог с равным доверием отнестись к водолазным скафандрам. Досконально исследовать чудесные творения эльфов не имело смысла. Если верить Смитерсу, они часто возникали из горстки кристаллического эльфийского серебра, из щепотки изумрудной пыли и непонятного заклинания, невнятно произнесенного одним из множества эльфов, которые сновали взад-вперед с безумными глазами, забыв о ленче, о своих шляпах и о том, что именно они созидают сегодня утром. В большинстве своем эльфы были легкомысленными созданиями, находившими столько же удовольствия в разного рода проказах, сколько и в делах серьезных, а если верить Смитерсу, изобретенные ими механизмы, часто функционировавшие успешно, равно часто терпели эффектные, умопомрачительные аварии. По счастью, капитан Перри и его люди уже не
Эскаргот успел съесть половину тушеного цыпленка, когда в таверне появился худой бородатый мужчина в балахоне. Он вошел через дверь, находившуюся в стене между таверной и лавкой, где торговали лекарственными травами. Его балахон был подпоясан пеньковой веревкой, на которой висела связка птичьих черепов, побрякивавших на каждом шагу. Борода у него была остроконечная, тщательно подстриженная и расчесанная, но едва ли стоившая всех усилий, положенных на уход за ней. Нос мужчины напоминал клюв одной из висевших у него на поясе птиц, а темные глаза глубоко ввалились, по всей видимости, утомленные напряженным чтением древних книг при тусклом свете лампы. Похоже, он очень хотел казаться человеком умудренным и загадочным, словно бы посвященным в некую тайну, о которой до простых смертных доходят лишь темные слухи. Но впечатление портили напомаженные седые волосы, зачесанные назад и уложенные высокой волной, как будто откинутые со лба сильным зимним ветром и смерзшиеся. Мужчина нервно провел рукой по волосам, без всякой необходимости их приглаживая. «Уж лучше бы он растрепал их», – подумал Эскаргот.
Мужчина заказал кружку эля голосом чересчур громким и слишком воодушевленным и отпил из нее большой глоток, выразительно причмокнув губами, словно только так человек вроде него мог по-настоящему оценить вкус эля. Потом он поднес кружку к лампе и прищурил глаза, разглядывая ее на свет. Он сделал еще один глоток, снова причмокнул и с пафосом продекламировал с полдюжины стихотворных строчек, – несомненно, собственного сочинения.
Эскаргот заметил, что постоянные посетители таверны, сидевшие за разными столами, переглянулись с таким видом, словно уже неоднократно наблюдали подобное зрелище и нисколько не удивились. Сам Эскаргот не особо покупался на страстное воодушевление, ибо оно вызывало у него подозрения, как и любое чересчур пылкое чувство. Разговаривать с таким человеком будет трудно. Эскаргот допил свой эль, быстро обглодал последние цыплячьи косточки и подошел к мужчине в балахоне, который громогласно разглагольствовал перед маленьким усталым человеком, казалось готовым лишиться чувств от напряжения.
– По кружке эля двум моим друзьям, – сказал Эскаргот хозяину таверны. – И одну мне, благодарю вас.
Мужчина в балахоне отступил на шаг назад и подозрительно прищурился, но тут же бросился за кружкой, со стуком поставленной на стойку. Второй мужчина подхватил свою кружку, дотронулся до шляпы, приветствуя Эскаргота, и улизнул в дальний темный угол зала, где заприметил свободный стол.
– Не имею чести знать вас, мистер…
– Эскаргот. Теофил Эскаргот из Твомбли.
– А где это? – спросил мужчина и снова прищурился, словно заподозрив Эскаргота во лжи.
– Очень далеко, – поспешно сказал Эскаргот. Ну вот, он уже забылся. В этом мире никакого города Твомбли не существует. Ему нужно будет хорошенько изучить карту Бэламнии, чтобы найти место, откуда он родом. Использовать названия, приведенные на картах Смитерса, рискованно: они несколько отличаются от существующих ныне, как название острова Лазаруса.
Мужчина выжидательно смотрел на Эскаргота.
– С вас два и шесть, – неожиданно сказал хозяин таверны, вытирая стойку грязной тряпкой.
– Да, конечно, – сказал Эскаргот, вынимая из мешочка несколько монет. Он отдал золотой соверен хозяину таверны и вновь повернулся к торговцу травами.
– Что это такое? – раздался у него над ухом голос хозяина таверны, звучавший чуть громче, чем минуту назад. – Нам этот хлам не нужен.
Эскаргот посмотрел на него и широко улыбнулся:
– Какой хлам?
Мужчина бросил на стойку монету, которая повращалась и остановилась.
– Чистое золото, – сказал Эскаргот.
– Да неужели? Что за золото? И что за жирный малый выбит на монете? Это какая-то шутка?