Белая Бестия

Положенцев Владимир

— Мой отец был смотрителем железных дорог Саратовской губернии, — ответил с недоумением Бекасов. — С детства знаком с этой техникой.

— Замечательно. Сегодня же мы посадим вас тюрьму.

— За что же… ваше превосходительство? — заморгал глазами ротмистр и вопросительно взглянул на Антона Ивановича. Деникин отвел глаза, подошел к окну, стал давить на нем комара.

Полковник Васнецов сделал несколько глубоких затяжек, потом сказал, что в местном каземате ждут полевого суда полтора десятка солдат и комиссар из полка Бориса Думенко. К ним будет подсажен ротмистр Бекасов. По

классическому жандармскому приему.

* * *

На словах «по жандармскому приему», Деникин поморщился, но опять же ничего не сказал. А полковник, закурив новую папиросу, продолжал:

— Вы совершите вместе с красноармейцами побег, доберетесь до Великокняжеской. Там под парами будет вас ждать паровоз. Машинисты сопротивления не окажут. Управлять паровозом будете сами. Доедите до Торговой. Встретившись с Думенко, скажите, что с 1916-го года служили на Турецком фронте в 13-ом подразделении химических войск. Он наверняка отправит вас на разъезд Забытый, где находится состав с отравой. Повторяю, у красных нет специалистов, вот вы им и окажетесь. Якобы случайно. Бежали из плена, а тут такая неожиданность. Ваша задача угнать состав обратно в сторону Торговой, которую к тому времени мы должны будем захватить захватим.

Бекасов хмыкнул, присел без разрешения, помотал головой, вздыбил отросшие в санчасти волосы.

— Ничего себе задачка, — сказал он. — А если не захватите? И какой я, к дьяволу, специалист по химическим боеприпасам?

— В полку Эрдели имеется один знаток этой темы, он вас просветит кое в чем. Много вам знать и не надо, так как красные вообще в этом ничего не смыслят.

— Так пусть этот знаток и угонит состав. Или хотя бы дайте мне его в подручные.

— Нельзя, Петр Ильич. Лишний человек может вызвать подозрение. А вы скажите Думенко, что пробирались с фронта домой в Саратовскую губернию, навоевались, надоело. Но вас под станицей Ольгинской задержали белые, принуждали к вступлению в Добровольческую армию. Вы отказались, за что вас побили, обещали расстрелять и бросили в тюрьму. Вы ведь не встречались с Думенко после выписки из госпиталя?

— Нет, но…

— Никаких «но», господин ротмистр. Командование поручает вам особо важное задание, от которого может зависеть судьба всего белого движения.

— Вы же сами сказали, господин полковник, что наше химическое оружие не решило на Германском фронте никаких задач, так почему же теперь нам стоит его опасаться?

— Потому что сейчас нас гораздо меньше, чем на той войне, Петр Ильич. На стороне большевиков, к сожалению, тьма, нас меньше 10 тысяч. Химическая атака красных, если она конечно состоится, может вызвать большую дезорганизацию в наших наступающих частях, а нам нужно действовать быстро и решительно. Если и теперь не возьмем Екатеринодара, от нас разбегутся даже лошади.

Полковник издал какой-то гортанный звук, видимо, это был смех на невеселую шутку.

Бекасов попросил папиросу. Генерал Деникин сам поднес ему спичку.

— Задание, вижу, очень непростое, господин ротмистр, — сказал Антон Иванович. — Почти невыполнимое. Но мы сейчас все решаем практически нереальные задачи. От нашей решительности, самопожертвования

зависит судьба России. Ну а если без громких слов… мы надеемся на вас, господин Бекасов. Вы, конечно, можете отказаться, даже подать рапорт об отставке, но… кто кроме вас? Думенко поверит только вам.

Выкурив папиросу и затушив ее в чайном блюдце, ротмистр решительно поднялся, оправил алексеевский китель:

— Я готов, господа, взять на себя это особое задание. Только… как я устрою побег из тюрьмы и каким образом доберусь до разъезда? До него отсюда добрых 90 верст.

Полковник Васнецов сказал, что детали операции сообщит ему позже. Надел черные лайковые перчатки, размял в них пальцы, а потом с размаху ударил ротмистра в лицо. Бекасов отлетел к стене, повалив на себя полку с посудой и коробками.

Генерал Деникин поднялся со стула, заморгал:

— Что вы, полковник!

Однако Васнецов поднял руку, успокаивая командующего. Помог подняться Бекасову, на правой щеке которого расплылся огромный синяк. Распухшая в момент бровь, нависла над глазом, из носа потекла кровь.

— Так-то оно лучше, — удовлетворенно кивнул контрразведчик. — Подпоручик!

В комнату влетел испуганный адъютант командующего Клейменов. Он услышал в штабе грохот. Васнецов схватил Бекасова за мундир, рванул. На пол посыпались пуговицы, туда же полетели погоны.

— Снимите с него алексеевскую форму, облачите в какое-нибудь тряпье. И в кутузку на Озерной улице.

Поручик застыл не зная, как реагировать на приказ полковника, перевел удивленные глаза на Деникина. Командующий вздохнул, обжал ладонью белую бородку, кивнул.

Ротмистр Бекасов стер с подбородка рукавом кровь. Недобро взглянул на Васнецова, заложил руки за спину, пошел к двери. На пороге обернулся:

— Не люблю когда меня бьют, — сплюнул он на пол.

* * *

В сыром подвале скобяной лавки, где располагалась тюрьма для пленных, Бекасов лежал с закрытыми глазами в дальнем, темном углу. Почти заснул. Вдруг кто-то пихнул его в колено. Перед ним на корточках сидел казак с длинным и красным, как морковь, лицом. «Морковь» была здорово расцарапана во многих местах. Этот овощ венчала пушная черная шевелюра. На нём были только штаны и обмотки. На шее со вздутыми венами, висел оловянный крест. Казак почесал голую грудь, поскреб всклоченную, давно не стриженную бороду в опилках.

— Что, товарищ, досталось? — участливо спросил он Бекасова, прислонившегося лбом к холодному, влажному камню стены.

По дороге в тюрьму, бойцы из охранной роты, по указанию полковника Васнецова, ему еще здорово наподдали. Для большей убедительности. Да так, что голова теперь гудела как вселенский колокол. А что с лицом, было страшно даже подумать. Изображать из себя мученика и не надо было.

— Кому достанется, у того всё потом станется, — хмуро пробубнил ротмистр.

— Терпи и мне вона как досталось. От кадетов доброго не дождешься. Еще до войны понял кто такое «ваше благородь», звери, не люди. Как что, так в зубы, а то и кнутом по хребту. Потому и к большевикам подался. Чтоб отомстить за все свои унижения. А теперь уж и не знаю, — вздохнул он.